Татьяна Устинова - И весь мир в придачу [litres]

– Конечно, в курсе, – возмутилась Маруся, которую Гриша то и дело таскал в Кинотеатр повторного фильма в высотку на Котельнической.

– Вот и молодец, – похвалила Агриппина, оглядываясь, что бы еще сунуть в посудомоечную машину.

…Если бы я была такой, как она, расстраивалась Маруся, деловой, хваткой, хозяйственной и при этом прелестной, папа был бы всегда доволен. Он же вечно недоволен, я его раздражаю. Еще бы!.. Я медлительная, неловкая, фаршированный перец у меня то и дело пригорает. И еще я копуша, собираюсь долго и часто опаздываю, в облаках витаю. Как же мне стать совершенством во всех отношениях, как эта самая профессорская внучка?..

Никак. Никак не стать.

Когда они с совершенством вернулись на террасу, профессор Астров рассказывал Грише о Басалаеве, и Маруся навострила уши. Гришка молодец, она-то уж было решила, что он давно позабыл, зачем они приехали на улицу Большую Коммунистическую, разве только затем, чтобы насос чинить!

Профессор был сдержаннее внучки, о том, что Басалаев «дрянь-человек», не упоминал, но все равно выходило: Юрий Федорович – личность странная и неприятная. Зато академик Воскресенский – редкий умница и настоящий ученый.

– Альпинист, – словно стремясь добавить к нарисованной картине ярких красок, хвастливо говорил профессор про Воскресенского. – Лыжник неплохой!.. Это мы с Коганом его приохотили, доложу вам без ложной скромности. Мы в молодости отчаянные альпинисты были, и Мишку стали с собой брать, как только он в аспирантуру поступил. С тех пор и ходит в горы. Из всех нас, конечно, с Коганом никто не сравнится, но Миша мог бы и посоревноваться.

– Это тот самый Коган? – спрашивал Гриша. – Автор «Теории ламинарно-турбулентного перехода»?

– Ну, какой же еще, Григорий? Он и есть!..

Марусе очень хотелось расспросить старика про «викторианский роман» и страдалицу Марго, которую уфолог Басалаев почти уморил, но она не знала, как подступиться.

– А они с Басалаевым дружили? Я не пойму что-то.

Старик сморщился, как будто вместо водки хватил уксусу.

– Ну, в институте дружили, а потом раздру-жились.

– Почему? Во взглядах на науку не сошлись?

– Во взглядах на девушку сошлись, – буркнул Астров. И продребезжал козлиным тенором: – «А если случится, что он влюблен, а я у него на пути, уйду с дороги, таков закон, третий должен уйти».

– Дед, не пой, от твоего пения цветы вянут и собака воет.

– Ничего не понял, – признался Гриша и взглянул на Марусю.

– Юрец и Мишаня оба были влюблены в Маргариту, – снова встряла Агриппина. – Она Мишаню отвергла и вышла замуж за Юрца, а теперь кусает локти.

– Все знает, – прокомментировал внучкино выступление профессор. – Но любовный треугольник действительно возник, такой, понимаете ли, классический, и Миша должен был уступить. Он уступил, конечно, но… с Юрой они остались на ножах, мягко говоря.

Маруся заволновалась. «Викторианский роман» оказался отчасти «рыцарским» – за руку прекрасной дамы бились двое, уфолог и академик!..

– В каком смысле – на ножах? – осторожно уточнил Гриша.

Профессор махнул рукой.

– Не люблю эдаких разговоров, знаете ли, – сказал он. – Душещипательные темы мне не даются!.. Ну, Маргарита вышла за Юру. Миша пытался смириться, честно пытался, даже в Новосибирск на время уехал, в Академгородок, от греха, так сказать, подальше, но все равно ведь вернулся! Вернулся, а у Маргариты с Юрой не заладилось как-то, и Миша очень переживал, очень! Да и до сих пор переживает. Впрочем, я человек посторонний, мне со стороны трудно судить.

– Дед, что там трудного?! – Агриппина помахала растопыренной пятерней у себя перед носом. – Маргошка вот такая. Легкомысленная. Ну, была легкомысленной, так бабушка считает, а Юрец – красавец и жуир. Ну, был, был красавец и жуир!.. Песни на гитаре играл, стихи складывал, звездное небо рассматривал. А Мишаня ску-учный, как пень.

– Граня, что такое?!

– Да это чистая правда!.. Бабушка говорит, он всегда таким был. Песен никаких не знает, стихов тоже не сочиняет. Только все формулы пишет, а как напишет, сразу в горы лезет и там штурмует перевалы!.. Это он с возрастом… поживей стал, бабушка говорит, а раньше слова из него было не вытянуть. Вот Маргошка и ошиблась.

– Да вы-то откуда знаете с бабушкой твоей, ошиблась она или не ошиблась?! – взревел дед.

Агриппина подошла и чмокнула его в лысину.

– Дед, не выпучивай на меня глаза. Только ты сам знаешь, что это правда. Юрец за это лето на дачу к Маргошке ни разу не приехал, она так и сидит одна, а Мишаня про него вообще слышать не может! Говорит, что его еще в институте нужно было в горы отвести и с Эльбруса сбросить. Или с Эвереста, что ли.