Анна Зимова - Институт благородных убийц

— Мне было восемнадцать, — объяснял Саша, — я был глупый, неопытный. Я не знал законов. А она каждую секунду давила мне на мозг. Плакала, говорила, что боится остаться на улице. Ей как-то удалось заставить меня чувствовать вину за то, что меня не было рядом, когда мама умерла. К тому же я и сам слышал, что мама считает справедливым, что половину квартиры получу я, а половину — Зинаида. Она просто не успела заверить завещание. И я сам отписал Зинаиде половину квартиры.

— Погоди, — спохватился я, — я же видел документы. По ним квартира находится в стопроцентной собственности у Зинаиды.

Саша скривился:

— Господи. Был девяносто первый год. Тогда превратить в договоре «пятьдесят процентов» в «сто» стоило всего ничего. Она подделала одну бумажку, и уж с ней подмахнула договор и получила всю квартиру, а не половину. По тем временам это была совершенно скромная, ничем не примечательная аферка.

— А ты пытался с ней судиться?

— Повторяю, мне было восемнадцать, я был глуп и курил траву. Это сейчас мы с тобой сидим в кафетерии «Бомонд», а тогда здесь была столовка «Феникс». Когда Зинаида в мое отсутствие сменила замок, вместо того, чтобы идти к юристам, я пришел сюда и напился в сопли.

Что происходило дальше, Саша помнит уже плохо, но это было и немудрено, потому что и когда его выгнали из кафе, он продолжал пить. Он вернулся в кафе и украл там нож. Он говорит, что хотел только напугать Зинаиду, и я ему верю. Но та, когда увидела за дверью племянника с ножом, вызвала милицию…

Но полежать на следующий день в постели не удалось — мать потащила меня с собой в больницу. Зинаида, даже мертвая, исхитрялась доставлять мне неудобства.

— Я что-то неважно себя чувствую, — сказал я.

— Кто бы сомневался. Мне одной похороны организовывать? Я и так вчера моталась туда-сюда, ноги стерла знаешь покуда? Пока некоторые коньяк попивали. Будь добр приподнять зад и доехать до больницы. Лера, кстати, звонила?

— Нет, а тебе?

— Моя она, что ли, девушка? Нет, не звонила. Мне тоже, может, начать выпендриваться? Удобно — делать ничего не нужно.

Я видел, что мама отсутствию Леры рада.

Райские картины, которые я рисовал в своем воображении — вот я лежу, вытянув ноги, в то время как надо мной курится легкий дымок из большой кружки, что стоит у меня на животе, — были растоптаны. Я раздраженно стал натягивать брюки, те, в которых был вчера. Они все еще пованивали копотью. Мысль о том, чтобы вымыться и причесаться, была неприятна. Удостоверившись, что я действительно собираюсь, а не валяю ваньку, чтобы снова лечь, мама ушла одеваться.

— Заключение о смерти я вам дать не могу, — сказал лечащий врач Зинаиды.

— Это еще почему? — насупилась мама.

— Нет еще результатов вскрытия.

— Вскрытие можете не делать, — великодушно заявила мама, — я напишу заявление, что мы от него отказываемся.

— Спасибо вам, конечно, что бережете наши ресурсы. — Врач шутливо ей поклонился. — Заявление-то вы можете подписать, а отказаться — не можете.

— Что это так?

— А вот так. Вы не родственники, и ситуация получается не вполне стандартная. Да, я поставил ей диагноз. Но положено заключение патологоанатома.

— Что вы мне голову-то морочите? — Маму шутливый тон беседы совсем не устраивал.

— Мадам. Перестаньте кипятиться. Вы думаете, мне нужно это заключение? Или, может, у патологоанатома нет других дел? Давайте просто пройдем эту процедуру. И дождемся результатов экспертизы.

— А родственники могут подписать заявление, что вскрытие не нужно? — Маму просто так с курса не собьешь. — Сына, где этот ее Саша? Может, он напишет?

— Саша уже улетел в Канаду, — сказал я.

— Никто ничего не подпишет, — возразил врач. — Смысла нет. Закон обойти не удастся, хоть я и разделяю ваше мнение о том, что вскрытие не нужно.

— Вы понимаете, что нам хоронить надо? Что с нами на кладбище без свидетельства о смерти и разговаривать не будут?

— И скоро оно у вас появится. — Врач отдал маме честь и, явно не растеряв своего неизменно хорошего настроения, пошел дальше.

А мамино дыхание стало тяжелым.

— Нет, черт знает что такое, — прошипела она, присаживаясь рядом со мной.

Я не открыл глаз. Я медитировал. Я спокоен. Все самое страшное позади. Зинаиды больше нет. Нет. Пока мама ругалась с врачом, грудную клетку старухи уже располосовали в виде буквы «Y». Ее паршивое сердце рассмотрел патологоанатом, который, наверное, удивился, сколько этот орган может заключать в себе злобы. Он сказал: «Надо же, какой любопытный экземпляр. Как человек с таким ожесточенным сердцем сумел умереть своей смертью? Наверняка его должны были пришить еще давно». После похорон я буду спать. Спать.