Анна Зимова - Институт благородных убийц

С десяти до десяти я разъясняю клиентам, что есть влажный кашель, а что сухой. Это составляет львиную часть моих служебных обязанностей. Еще спрашивают — какие витамины взять. Или можно ли смешивать лекарство с алкоголем. Иногда приходится померить посетителю давление и посоветовать ему половинку таблетки «Андипала». И каждый второй, конечно, норовит купить лекарство из рекламы. Подавляя раздражение, разъясняю, что телевизор — не доктор и что прежде, чем есть что попало, неплохо бы нанести визит к врачу. «Фармацевт-консультант» — лучшее предложение по работе, которое я получил, несмотря на свой врачебный диплом рентгенолога и три месяца ординатуры в Нижнем Новгороде.

После того как моя ординатура внезапно оборвалась, в Петербурге я не пришелся по вкусу ни одной клинике, ни частной, ни государственной. Все, что мне оставалось, — или менять специальность, или довольствоваться работой торговым представителем, разъезжая по городу. Через несколько месяцев поисков я готов был уже на что угодно, и тут подвернулось сразу два предложения — стройка (спасибо Толику) и аптека. Аптеку подогнала мать, ее знакомой срочно требовался специалист. Не важно какой, лишь бы продавал препараты и имел на руках хоть какой-нибудь медицинский диплом. То, что я рентгенолог, а не фармацевт, ее не смутило. В результате я уже скоро год как стою за стойкой и читаю нотации покупателям, чтобы умерить их аппетит в лекарствах.

В детстве я всегда знал, что буду врачом. Мне не трудно было выбрать эту специальность — у ребенка, который живет от капельницы до укола, в промежутках терпя осмотры и принимая таблетки, не много вариантов для выбора будущей профессии. К восьми годам я уже неплохо понимал, о чем говорят доктора, когда шепчутся с мамой. У меня была коллекция подаренных мне терапевтом шприцев — я умел с ними обращаться. Доходчиво и внятно я мог изложить симптомы, которые запрашивал врач, маме не приходилось краснеть за меня на осмотрах. Померить самому себе давление — пожалуйста. Сто сорок на восемьдесят многовато для меня, а сто двадцать на семьдесят — в самый раз, это я тоже знал. Я жил медициной и никогда не помышлял о другом ремесле. Я смотрел на будущую профессию широко, в детстве мне было не важно, что лечить. Кардиолог — прекрасная профессия. Хирург — тоже неплохая.

Мама же подходила к вопросу более практично. Несмотря на то что к шестнадцати годам я был уже вполне крепкий мальчик, болезнь в котором лишь изредка пульсировала нервным тиком, страх за мою жизнь в ней остался. На 2-й мед она согласилась скрепя сердце. Когда же, будучи уже двадцатидвухлетним едва ли не крепышом с дипломом об окончании медицинского вуза по специальности «Лечебное дело» на руках, я задумался, кем быть, она в волнении закусила удила. Районным терапевтом — не дай бог! Никогда ее сын не станет ходить по вызовам в дождь и слякоть, терпя невыносимые физические нагрузки, промокшие ноги и нищенскую зарплату. Скорая еще хуже участка, потому что там придется дежурить и ночью. При слове «реанимация» она вообще закатывала глаза — реанимация не для таких психически хрупких молодых людей, как я. А работа рентгенолога виделась ей в ореоле почета, финансовой стабильности и относительного спокойствия. По-видимому, ей грезилось, как я, сидя в белоснежном халате и потягивая кофе, созерцаю не спеша черно-белые снимки, а больные и их родственники исправно снабжают меня деньгами в конвертах сверх зарплаты. А облучение — так оно не так опасно, как стресс, который испытывает, например, хирург. Известно, что рентгенологи живут дольше других докторов. После недолгих, но жарких споров я отправился получать сертификат специалиста по лучевой диагностике в Нижний Новгород. Главная причина, по которой мы (точнее — мама) выбрали Новгород, — наличие бюджетных мест в ординатуре при их академии. В Петербурге с этим делом было абсолютно глухо. Мама расстаралась, реанимировала все мало-мальски важные связи и выбила для меня бесплатное обучение, смешав в равных долях подкуп и жалобы на тяжелую жизнь. Мне дали комнату в общежитии и обязались обучить всем премудростям ремесла за два года на кафедре самого С-кина. Теория не давалась мне тяжело. Что касается практики, то, собственно, в местном противотуберкулезном диспансере, где я по большей части стажировался, к снимкам меня поначалу почти совсем не допускали, ограничив сферу моих служебных дел поручениями на подхвате. Никто особого внимания на меня не обращал, и повышение квалификации зачастую сводилось для меня к пребыванию на рабочем месте.