Мария Амор - Вкус Парижа

А что сделает Марго? Удалось ли мне убедить мадемуазель Креспен, что браунинг может спасти её, если вернется к ней, но погубит, если останется у меня или попадет в полицию? Я не полностью блефовал. Я мог доказать, что она могла убить Люпона. К сожалению, я не мог доказать, что она это сделала. Поэтому предложил ей сделку. Ценой письма, доказывающего невиновность Елены, она может избежать выяснения этого вопроса перед присяжными. Испугалась ли она, станет ясно только в ресторане. Если там будет ждать полиция, значит, она убеждена, что сможет перебросить вину на Елену. Но если Марго подумает как следует, а она, я был уверен, будет думать об этом и только об этом всё время до нашей встречи, она остережётся вмешивать полицию. А как я поступлю, если она честно исполнит мое требование? Нет, я знаю её достаточно, чтобы этого не бояться. Она непременно попытается обыграть меня. В ответ у меня был план. А на тот маловероятный случай, что мой план не сработает, я заручился помощью Дерюжина.

К восьми вечера солнце исчезло за домом напротив, квартира погрузилась в тоскливые сумерки. Я надел хрустящую рубашку с воротничком «винг», белый атласный жилет, фрак и брюки с шёлковыми лампасами. Щегольской облик довершила чёрная бабочка, лаковые оксфорды и браунинг в правом кармане. Оглядел себя в зеркале. Костюм от хорошего портного способен вершить чудеса. В раме отражался худой, широкоплечий блондин с решительным взглядом из-под низких бровей и прямой линией твёрдо сжатого рта. Единственное отступление от модного идеала заключалось в том, что хороший вкус требовал разделять волосы на прямой пробор и зализывать их назад. Я даже не пытался. Всю жизнь упрямая косая прядь спадала мне на левую бровь, и привычка откидывать её уже стала механической. Мужчина в зеркале производил впечатление богатого бездельника, на которого оборачиваются в опере и на улице, на котором в дансинге повисают девки. Никто бы не догадался, что он только что потерял любимую женщину. Оставалось надеяться, что я сохраню этот уверенный и сильный вид, не имеющий ничего общего с моим истинным самочувствием.

Телефон Дерюжина не отвечал. Я позвонил в фирму развозов, через которую иногда вызывал его:

– Бон суар , мне требуется такси на весь вечер. Пришлите, пожалуйста, Дмитрия Дерюжина.

– Месье Дерюжин сегодня не работает. Мы пришлём вам другого шофёра.

Странно. Мы договорились, что он отвезёт меня. Наш план требовал, чтобы во время встречи с Марго он был на набережной и не спускал глаз с окна ресторана. Куда он мог подеваться? Что если его отсутствие как-то связано с отъездом Елены?

Мне стало почти непереносимо тошно. Я больше ни в чём на свете не был уверен, кроме одного – я сделаю всё, что в моих силах, чтобы спасти жену от обвинения в убийстве и от приговора. А потом… Потом будь что будет. А пока прочь, поскорее прочь из пустого дома.

Несмотря на прекрасный французский молодого таксиста, я моментально узнал соотечественника.

– Простите, вы случайно не знакомы с Дерюжиным?

– С полковником Дерюжиным? Ещё бы. Знаком и не случайно. Я в Крыму под его началом воевал, а в Париже благодаря ему стал таксистом. А вы откуда с ним знакомы?

– Мы вместе в Галиции служили.

Я вспомнил, как однажды Дерюжин пригнул мою голову в окопе, как выбивал из штаба медикаменты для раненых, как уже здесь, в Париже, всегда был рядом, всегда был готов прийти на помощь. Нет, всё будет в порядке. Это в щель ревности задуло паранойей. На набережной перед рестораном не обнаружилось ничего подозрительного, но если меня арестуют, то, скорее всего, внутри. Я протянул десять франков шофёру.

– Как вас зовут?

– Георгий Гайто.

– Сделайте одолжение, Гайто, подождите здесь пару минут. Если со мной что-нибудь случится, отыщите Дерюжина и дайте ему знать.

Он ничего не спросил, только кивнул и сказал:

– Удачи вам.

– Спасибо.

Я засунул руки в карманы и, стараясь выглядеть беззаботно, шагнул в распахнутую швейцаром дверь. В фойе полиции не оказалось. Дышать стало чуть легче.

Зал был полон мужчин во фраках и женщин в шёлковых туалетах. Пианист играл Шопена, блестел хрусталь, переливались драгоценности и побрякушки, позвякивали серебряные приборы. Я понял, что совершил тактическую ошибку: Марго снова назначила встречу на своей территории. Невзирая на собственный шикарный вид, я чувствовал себя неловко в роскошных парижских ресторациях с белоснежными скатертями и сверкающими бокалами.