Наталья Александрова - Очи наяды

Очень я заинтересовался.

Район Сенной площади – то самое место, где хозяйничают «призраки». И напали на актрисульку вскоре после убийства Пастухова.

Не связаны ли два этих события?

Прежде чем идти в больницу, поговорил с опером, который вел дело по нападению на Лазоревскую. Хотя, собственно, и дела-то можно было не заводить – жива осталась, по ее словам, ничего у нее не отняли, так что выходит – причинение небольшого вреда. Патруль вовремя подоспел, нападавшие и сбежали.

Однако опер мне объяснил, что по многим признакам на Лазоревскую напали те самые «призраки». Поэтому и дело завели.

Короче, пошел я в больницу на улицу Двадцать Пятого Октября, хорошо, что застал Лазоревскую, она уже к выписке готовилась.

Меня увидела – испугалась, я сразу заметил.

Я тут же на нее надавил. Спрашиваю:

– В каких отношениях вы были с полковником Пастуховым?

Она покраснела, потом побледнела, потом снова покраснела и говорит мне:

– Это вас совершенно не касается!

– Очень даже касается, – отвечаю, – потому как я расследую убийство! Так что отвечайте сейчас же на мой вопрос!

Она мне:

– Я его люблю! И он меня любит!

А я ей:

– Больше не любит!

– Как не любит? Неправда! Очень любит! И всячески мне это доказал!

– Может, прежде и любил, но теперь это в прошлом, потому как полковник Пастухов убит.

Она снова побледнела и даже сомлела, смотрю – вот сейчас упадет. Я ее на стул усадил, воды поднес и говорю вежливо:

– Я, конечно, извиняюсь, что так вас огорошил, но только мне не до чувств и всяких эмоций, поскольку я двойное убийство расследую. И вы по этому убийству являетесь важным свидетелем. Так что давайте уже поговорим.

Она опять покраснела.

– Как свидетелем? Почему свидетелем? Я ничего про это не знаю! От вас только сейчас услышала! Какой ужас!

– А что у вас грабители на улице отобрали?

– Ничего… – А сама глаза прячет.

А я на нее смотрю – у нее ухо пластырем заклеено. Все ясно, знакомая картина. Сережки у нее вырвали.

Ну, и решил я на нее маленько надавить. С одной стороны, жалко девчонку, лица на ней нет, оно и понятно – только что узнала, что любимого человека убили, а с другой – надо же этих сволочей остановить! Сколько уже на них крови!

Посмотрел я на нее грозно, как я умею, и говорю:

– Как это ничего не отобрали? А серьги?

Она молчит, губы дрожат, чувствую, сейчас расплачется. Но не отступаю, не поддаюсь на эти женские штучки. Хоть и очень не люблю, когда плачут.

– Рассказывай, – говорю. – Все равно ведь узнаю! Выясню, откуда ты в тот день шла, поговорю с подружками твоими в театре – наверняка вспомнят, были ли у тебя в ушах сережки! Женщины такие вещи очень хорошо запоминают! Нужно тебе, чтобы пошли разговоры? Чтобы косточки твои перемывали?

Тут она расплакалась.

– Да, – говорит, – сережки были, и те бандюги их отобрали… прямо с мясом вырвали… его подарок, память о Володечке…

И описала мне те сережки.

Судя по всему, немалой цены, бриллиантовые, старинной работы. Я с ее слов составил описание и тоже раздал по скупкам – может, где всплывут. Вещь редкая, приметная, ни с чем не спутаешь. Только так они нигде и не всплыли».

Лиля перевернула листок и взглянула на хозяина кабинета.

Зеленый смотрел перед собой, как будто увидел привидение. Или мысленно вернулся в прошлое.

– Что с вами, Владилен Макарович?

– Да так… просто вспомнил вдруг то время… это я то, что вчера было или даже сегодня, не помню, а давние дела часто вспоминаются. Ярко, подробно, как будто прямо перед глазами. Вот и сейчас вспомнил тот год. Пятьдесят восьмой. Я тогда еще мальчишкой был, подростком, так что многого не понимал, но кое-что замечал. И видел, что у родителей моих что-то не так. Все время они ссорились. Отец мой из-за «призраков» и особенно из-за дела полковника Пастухова сам не свой стал, на работе пропадал сутками, да и когда домой возвращался – все равно что нет его. Мыслями где-то в другом месте. Мать за это очень на него сердилась, а он ничего с собой поделать не мог. Очень уж его то дело зацепило. Гонялся за этими «призраками», ночей не спал – и все впустую. Словно и правда призраки – никак их найти не удавалось, а нападения продолжались. А потом, месяца через три-четыре после убийства Пастуховых, одного из «призраков», Леху по прозвищу Бритва, нашли на улице мертвым. Судя по всему, свои же зарезали. То ли добычу не поделили, то ли еще что. Вряд ли мы узнаем. И после этого «призраки» немного затихли, нападения реже стали. А еще через год была на Сенной облава, и во время нее тяжело ранили одного ферта. То есть блатного. Отвезли в больницу – в ту же, на улице Двадцать Пятого Октября, и там опознали. Это был Чалый, главарь «призраков». Ну, отец мой, как узнал об этом, тут же в больницу поехал. Чалый уже при смерти был, но отец как-то все же сумел его разговорить. В этой папке должна быть запись того предсмертного разговора.