Николай Зорин - Эффект предвидения

Ни на третьем, ни на втором этаже никого не оказалось. На первом открыл ребенок лет восьми, объяснил, что родителей нет и что сам он только пришел.

Булатович вышел из подъезда, сел на скамейку, соображая, как теперь поступить. Из больницы он звонил Ирине, но не дозвонился, то ли она еще не успела доехать, то ли все же, вопреки его просьбе, забежала в магазин. Но сейчас-то точно должна уже быть. Полтора часа прошло.

Он набрал номер Ирины – долгие гудки, ни ответа ни привета. Позвонил Замятину, довольно долго с ним разговаривал, излагал ход новых событий и давал в связи с этим новые указания. Снова набрал Иринин номер – ничего. Посидел, покурил, опять попытался дозвониться – бесполезно.

Ну что это может означать? Линия испортилась? Ирина забила на все и отправилась куда-то не домой? Пришла, выпила успокоительного и легла спать и телефона не слышит? Безответственно отнеслась к его просьбе?

Нет, безответственной Ирину никак не назовешь, да к тому же она и сама была обеспокоена всем происшедшим, виноватой себя считает, а к Ане относится почти по-матерински.

Тогда что? Что еще могло случиться? Аня все же приехала к ней, а она не вняла его совету, не поостереглась и… Ирина женщина крупная, а Аня Соболева совсем напротив, но… Медсестра Журбина тоже немелкая и раза в два тяжелее Ани.

Едва дождавшись стажера, которого прислал Замятин подежурить у подъезда Соболевых, Булатович побежал к остановке. Троллейбуса долго не было, и он взял такси.

Больше всего Алексей боялся повторения больничной картины: три машины у подъезда – милицейская, «Скорая», синий «микрик», – толпа у крыльца, санитары, несущие носилки, прикрытые целомудренно белой простыней… И чем ближе они подъезжали к Ирининому дому, тем меньше у него оставалось надежды на то, что на сей раз все обойдется. Конечно, Ирина убита, и спешит он теперь напрасно, потому что попросту опять безнадежно опоздал, опять непоправимо ошибся. Зачем он отпустил ее одну? Эта новая смерть – на его совести. Дурак он, дурак, равнодушный дурак, безответственный, тупой мент, не лучше капитана Яцека.

Въехали во двор.

Вот сейчас он увидит…

Слава богу! Ни толпы, ни машин. То есть машин сколько угодно, но простых, не опасных – частная собственность граждан. Может, и не опоздал тогда. Странно, почему Ирина не отвечает, но, может, действительно с линией что-то.

Булатович вбежал в подъезд и понесся вверх по лестнице.

«Все хорошо, – уговаривал он себя, перескакивая через две ступеньки, – поломка на линии, такое бывает».

Дверь в квартиру Ирины была приоткрыта.

Черт! Открытая дверь – паршивый знак. Особенно в свете того, что к телефону она не подходит. Позвонить? Или сразу входить?

Конечно, входить. Уж лучше в данном случае переборщить с осторожностью и напугать хозяйку своим внезапным появлением, чем предупредить убийцу звонком.

Да что он, в конце концов, паникует? Ну открыта дверь, и что? Мусор пошла выносить и оставила, на случай Анечкиного прихода.

Нет, не мусор, не мусор. Что толку обманывать себя, когда вот сейчас он откроет и… И поймет, своими глазами увидит, что мусор совсем ни при чем, а при чем…

Булатович осторожно открыл пошире дверь и шагнул в полумрак прихожей. Остановился, прислушался, ничего не услышал, тихонько двинулся дальше – и споткнулся о распростертое на полу тело.

«Вот и все, хрен собачий Алексей Федорович, – сказал он себе, – вы опять опоздали».

Пришла, убила и незаметно выскользнула из квартиры? Или пришла, убила и затаилась где-то там, в недрах квартиры, поджидать новую жертву?

Ирина живет одна, поэтому новой жертвы быть не может. Значит, все-таки выскользнула, сбежала, как в психушке. Здесь ее нет. Осторожность его уже неуместна, и на ментовские инструкции можно забить: прежде всего проверьте помещение, не прячется ли преступник. Конечно, не прячется, прятаться незачем, сделал дело и ушел. Все, что теперь остается, это включить свет, проверить у жертвы пульс, убедиться в отсутствии пульса и констатировать смерть. Предварительно. Окончательно и официально ее констатируют врачи.

Алексей нащупал выключатель, и прихожая осветилась тусклым, грязновато-желтым светом.

Но ведь это совсем не Ирина! Черт возьми, не Ирина. Как же так, не Ирина?

Словно не веря себе, Булатович нагнулся над телом, огромным для этой маленькой прихожей, распростертым мужским телом.

Антон?

Как же может здесь быть Антон? Мертвый Антон вместо мертвой Ирины? «На его месте должен был оказаться я». – «Напьешься – будешь», – вспомнилось вдруг некстати.