Вера Арье - Весна умирает осенью [litres]

– Вполне возможно, – кивнула Зоя. – Отец сторонился монархических собраний, литературных вечеров и прочих проявлений эмигрантской жизни. За это его многие недолюбливали. Однако у себя людей принимал охотно. Бывала у него и французская художественная элита, и нищий русский авангард. Всех приходящих он сразу приглашал к себе в «мастерскую» – каморку, выкрашенную в стерильный белый цвет. Там пили жидкий чай и говорили о насущном. Но по-настоящему отец ни с кем так и не сблизился: он утверждал, что «светское общение» – опасный суррогат, которого человеку мыслящему нужно избегать.

– А ваша мама разделяла его взгляды?

– Моя мама, – разрумянившееся было от сидра лицо Зои неожиданно приобрело восковой оттенок, – совсем молодая тогда еще женщина, очень любила общество. Она обожала наряды, украшения, легкий флирт, салонную болтовню, и потому демонстративное затворничество отца со временем стало ее угнетать. К тому же денег им катастрофически не хватало. Гордость не позволяла ей обращаться к деду – тот не раз предлагал «содержание», но говорил при этом с такой насмешливой снисходительностью, что мама сразу отказывалась… Однажды, проведя ревизию своего гардероба перед выставкой костюмов по эскизам Сони Делоне [9] Известная художница и дизайнер, эмигрировавшая во Францию из Одессы в 1905 году. , где должен был собраться весь бомонд, она не выдержала и поехала на улицу Дарю. Отца дома не оказалось, но открывшая ей дверь горничная сообщила, что месье сегодня ужинает в «Петрограде».

– Да, «Петроград» тогда гремел на весь Париж, – поддакнула Оливия, вспомнив вязь с жар-птицами на фасаде ресторана, отбрасывавшего огненные блики на устремленный в небо православный собор.

– В то время это заведение было весьма популярно. Дед считался почетным членом общины, не раз жертвовавшим на нужды храма и сообщества. В «Петрограде» у него был свой столик. Сквозь кисейные окна трактира мама увидела, как ее отец пирует среди икон и жостовских подносов в компании обрюзгших усачей в расстегнутых чиновничьих мундирах…

Кроме хозяйки, женщин в «Петрограде» не было. Собравшись с духом, мама шагнула за порог, сразу утонув в дымном мареве. Взглянув на нее из-под отяжелевших век, дед плеснул себе из штофа водки и звучно произнес: «А вот, господа хорошие, дочь моя, Ольга, – жена одного гениального абстракциониста! Не иначе здоровьем родителя пришла поинтересоваться… Ведь не денег же ей у нас, «низших людей», просить!»

Кусая губы, мама ни с чем вернулась домой. Модная выставка прошла без ее участия.

Оливия открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, но Вишневская ее опередила.

– Отец в душе очень страдал от того, что они были так стеснены в средствах. Он искренне любил Оленьку, потакал всем ее капризам. Заметив, что она частенько стала задерживаться в редакции, пропадать на каких-то сомнительных званых вечерах, он решился на отчаянный шаг. Один ушлый парижский галерист давно предлагал выставить его картины при условии, что из непроданных предметов тот выберет кое-что для своей коллекции – в счет оплаты за хлопоты. Надо отдать ему должное: за время вернисажа отец заработал довольно крупную сумму. Часть денег он сразу потратил на подарок маме: купил у ювелира на Больших бульварах аметистовые серьги и браслет работы Луи Дюваля. По легенде гарнитур принадлежал в прошлом какой-то княжне. Преподнося его жене, он старался не думать о том, что весь «Московский цикл» рисунков, собранный из бережно хранимых воспоминаний юности, принадлежит теперь человеку, для которого эти «трепетные хроники сердца» – просто товар… Средства в голодный год, когда приходилось выбирать между горячим ужином и вязанкой дров для камина, им были очень нужны, но ведь лиловые серьги-жирандоли так чудесно шли к Оленькиному нежному лицу… Остальное для отца было неважно.

Зоя замолчала. По газону за приоткрытым окном замшевой поступью проследовал дымчатый кот. Сорвавшись с набрякшей ветки, на столик со стуком упало крупное яблоко.

Оливия перевела взгляд на отреставрированную фотографию, стоявшую в рамке на каминной полке. На ней Андрей Вишневский в курортном канотье придерживал за локоть свою юную жену – в свободном муаровом платье, со взбитыми по моде волосами, она склонила голову набок, давая всем полюбоваться сверкающим каскадом панделоков.

– Давайте вернемся к творчеству вашего отца. Насколько я знаю, лет десять назад вам удалось выкупить «Московский цикл» у какого-то частного лица.