Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 09

Дверь легонько скрипнула, зато щель увеличилась, а когда Матюшка засунул в нее востренький свой нос, увидел он Ваньку Каина, вольготно развалившегося на скамье, однако как человек маленький, всем на свете подчиненный и вконец бесправный, не стал сразу же на злодея пялиться, а сосредоточил свое внимание на его собеседнике. Наблюдался тот только со спины, однако не узнать этот единственный в Москве парик было невозможно: под сим рогатым, невообразимого розового цвета страшилищем мог находиться собственной своею головою только господин советник Федор Фомич Лсвшин, такой большой московский барин, что и в Розыскной приказ явился со своим любимым креслом; понятно, и Ваньку Каина ему на рассказ уламывать не приходилось, довольно было желание изъявить. Справа от господина Левшина высился здоровенный гайдук, до того заслушавшийся Ваньку-соловья, что и не обернулся на легкий скрип. Советник тоже.

Час или два простоял, разинув рот, Матюшка Комаров, он не мог потом вспомнить. Наконец Ванька дошел до решения суда над ним, а советник, помычав одобрительно, пожелал выпить чаю. Сперва господин Левшин, с важностью выпятив брюхо, проследовал мимо отступившего в сторону Матюшки, потом гайдук с креслом перед собою, а когда скрылись оба за поворотом коридора, молодой человек перекрестился и бочком прошел в комнату.

Ванька Каин, неторопливо приканчивающий шкалик водочки, принесенный, по-видимому, гайдуком господина Левшина для возбуждения Каинова красноречия, вопросительно поднял на Матюшку глаза.

— Иван Осипович, я есть Матюшка Комаров, доверенный крепостной служитель господина действительного статского советника Ивана Христиановича Эйхлера…

— Наводку на барина своего дать хочешь? Поздновато, браток, — усмехнулся Ванька в бороду и хрустнул соленым огурцом. Говорил он несколько в нос, гундосил: ноздри, вырванные но приговору суда, были еще покрыты струпьями. Не вполне зажили и ожоги на лбу и щеках, начертание «В.О.Р.» прочитывалось в них не совсем четко. Считая невежливым долго разглядывать изувеченное лицо Ваньки, Матюшка перевел глаза ниже — и с изумлением обнаружил, что осужденный разбойник не скован по рукам и ногам, как положено, а только в ножных кандалах. Связи в высших московских кругах и деньги — сила великая…

— Нет, что вы… Нет, я не в том смысле, чтобы вас обидеть, Иван Осипович. А только я хотел сказать совсем о другой материи. Вы так здорово рассказываете, что это надо записать…

— Есть тут такие, что записывают… Вон протоколисты не одно уже на меня дело состряпали.

— Нет, записать, чтобы потом предать тиснению книгой. Ведь то, что вы рассказываете, это был бы настоящий русский роман, не хуже, а для простого русского читателя и получше иностранных.

— А что я с этого дела буду иметь? — спросил Ванька Каин, опустил руку под стол и позвонил, будто не цепь, соединяющую два железных кольца на ногах, а кошель в руке держал.

— Денег на продаже книжки слишком много не заработаешь, при нашем-то российском книжном невежестве. Славу, славу вечную — вот что вы приобретете, Иван Осипович.

— Я и без того ведь славен, юноша, — покровительственно заявил Ванька. — Вон ведь даже и горку, под которой я для москвичей «Соломонову игру» устроил, теперь Каиновою горой прозвали. Чем не слава?

Матюшка боялся противоречить разбойнику. Разгневаешь — а он вдруг как сиганет через стол! К тому же догадался, что Ванька рассиживает в прежнем собственном своем помещении: рядом с обязательным гравированным портретом государыни императрицы Елизаветы Петровны на стене висел такой же портрет Петра Великого, ведомого Ванькиного кумира, а на прочих стенах прибиты были потешные лубочные картинки. Решившись, Матюшка возразил:

— Подлинная слава будет, если книжку про вас пропечатать. Народ наш неуклонное к просвещению стремление имеет, но читает пока только рукописное…

— Неча мне лапшу на уши-то вешать! Вон про Стеньку Разина ничего не пропечатано, а сколь славен на Руси!

— Так ведь Стеньку-то Разина и ста лет не будет, как четвертовали на Москве, И ван Осипович. Забудут и его, устная память подлого нашего народа не вечна и прихотлива. А книга, тем более печатная, — это ведь навсегда. Книжку ежели и запретит начальство, то искоренить не сможет. Все печатные-то копии не соберут и не сожгут, а и одна останется — с нее опять тысячу напечатать можно…

— Мысль неплоха, — неожиданно согласился Ванька. — Я за хорошие задумки всегда благодарен и в долгу не остаюсь. Так, говоришь, Матвеем Комаровым тебя кличут, а хозяин твой — этот пакости и к безбородый Эйхлср? Князя Ивана Долгорукова любезный дружочек? Говоришь ты, Матюшка, как человек ученый, хотя и в низком пребываешь состоянии. Запомню тебя и предложение твое. Сам я пишу не весьма гладко, по для дела такого, пожалуй, подучусь. А как с приговором разберусь и в Москву возвернусь, тебя разыщу. Напечатаем твою книжку. Есть у меня и здесь концы.

Читать дальше