Екатерина Болотин - Наследство разрушительницы

Отдельное место занимал еще один столик, на котором под настольной лампой была развернута книга внушительных размеров. В дополнение ко всему, средневековым замком высились напольные часы, непонятно каким чудом втиснутые между креслом и столом. Вокруг журнального столика сидело три человека. Один из них, сухонький старичок в байковой домашней куртке и старомодной профессорской шапочке, только что закончил говорить. Он отодвинул от себя большой блокнот и отпил чай из стоящей перед ним чашки. Рука старичка, несущая чашку ко рту, чуть подрагивала. Но не оттого, что он был немощен. Напротив, он был бодр и в его глазах читалась решимость многое сделать в этой жизни. Просто сказывалось возбуждение от только что произнесенной речи. Глоток темной, чуть горьковатой жидкости, казалось, его успокоил. Старичок вернул чашку на стол и поднял глаза на собеседников – грузного мужчину с зачесанным набок большим чубом, из тех, что в советских парикмахерских называли «хулиганом», и женщину средних лет со строгим и жестким взглядом серых глаз, странно контрастирующим с ее полными щеками и ярко выраженным двойным подбородком.

Когда-то все трое жили в Новосибирске и работали в Институте археологии и этнографии Сибирского отделения советской Академии наук. Старичок в академической шапочке, по фамилии Парусников, был тогда подающим надежды ученым и заведовал отделом. Мужчина с чубом и женщина со строгим взглядом были его аспирантами, любимыми учениками, которых он в порыве чувств называл «продолжателями дела». С тех пор прошло почти полвека. Старичок в профессорской шапочке еще до развала СССР уехал в Москву, где из «подающего надежды специалиста» превратился в «маститого ученого», стал заведующим кафедрой археологии Московского государственного университета. Полный мужчина, которого звали Даниэль Крейман, уехал в Израиль, жил там в городе Тель-Авив и преподавал в местном университете. И только Изабелла Мирошниченко осталась в Новосибирске, где и работала до сих пор в том же институте, который каждый из собравшихся считал своей “alma mater”. Сейчас они собрались вместе, в квартире профессора Парусникова, по его настоятельной просьбе. Несколько дней назад Изабелла и Даниэль получили письма с просьбой как можно быстрее приехать в Москву. Прочитав письмо, под которым стояла подпись: «Всегда ваш, Анатолий Парусников», и он и она долго размышляли. Ни Изабелле, ни Даниэлю не хотелось бросать все дела и отправляться в дальнюю дорогу. У каждого из них были свои «за» и «против», которые надо было тщательно взвесить. Мирошниченко заканчивала монографию о жизни малых народов Сибири. Рукопись ждали в «Вестнике Сибирского отделения Академии наук», и она собиралась посвятить ближайшие три недели работе, которой была увлечена. У Креймана проблем с работой не было. В Израиле начиналась череда осенних праздников, студенты были отпущены на десятидневные каникулы. Но у него были семейные причины отказаться от поездки. У старшего сына Даниэля Креймана должен был вот-вот родиться первый ребенок, и профессор не хотел упустить поездку в роддом, где он рассчитывал взять наконец долгожданного внука на руки.

Решающим фактором для каждого из них стало то, что в письме, во фразе: «Я надеюсь, вы откликнетесь на мою просьбу, дорогие друзья, и непременно приедете» слово «непременно» было подчеркнуто двумя жирными линиями. И Крейман, и Мирошниченко знали профессора Парусникова как человека, которому не присуща излишняя эмоциональность, и эта двойная черта многое говорила о душевном состоянии их бывшего научного руководителя.

Они прилетели в Москву, но каждого из них точил червь сомнения. Что такого важного хочет сообщить им коллега, что нельзя доверить ни телефону, ни электронной почте, ни другим средствам связи? Конечно, профессор Парусников – человек дела и не станет просто так подчеркивать двойной чертой слово «непременно», но все мы не молодеем и в какой-то момент у каждого человека могут появиться проблемы с адекватностью оценки своих действий.

Но все эти мысли роились в их головах только до того момента, когда профессор Парусников коротким выступлением прояснил ситуацию. Теперь все сомнения отступили и каждый из бывших учеников, а ныне маститых ученых, был смущен внезапно появившимся у них чувством прикосновения к удивительной и невозможной тайне, которую им почему-то доверили без каких-либо клятв или договоров.

Молчание явно затягивалось, и женщина не выдержала первой.

Читать дальше