Ларс Миттинг - Шестнадцать деревьев Соммы

Ресторан был еще далеко.

— Если ты сейчас окажешься прав, — сказала девушка, — то это не воображение.

Застыв словно в трансе, я разглядывал кирпичное здание впереди. Траву у его стен. Винтовую лестницу.

— Окунь, коричневое и белое? — переспросила Гвен.

— Да, — сказал я. И это « дa» прозвучало так , как если б мы стояли перед алтарем.

Мы бросились бегом.

— Посмотри-ка, — сказала она. — Вот, на стене. Меню.

Оно висело в застекленной рамке с ржаво-коричневой металлической окантовкой. Ребенку до него было не достать — только если б его подняли. Слово «МЕНЮ» было написано белым.

— Вот оно, — произнесла Гвен, показывая в меню. — Perche en sauce safranée. Окунь под шафрановым соусом.

Видимо, меня поднял к меню отец, вряд ли хорошо владевший французским. А потом подошла мама и перевела.

Узнавание постепенно продолжалось. Туманное воспоминание, от которого засвербило под ложечкой. Я присел, оказавшись ростом с ребенка, и почувствовал, как мне в ноздри просачивается запах травы, услышал, что река журчит иначе, когда я так близок к земле. Воспоминания вставали на место. Трава здесь пахнет по-другому, дома такие цветы не растут, и мне почудилось, что из туманного далекого прошлого я слышу звук голосов родителей.

Окунь.

Это слово постоянно рикошетило в памяти. Оно словно натыкалось на заросшие мхом стены подпола и отбивало от них накопившиеся наслоения. Мне снова послышался голос отца. Неотчетливо, лишь отзвуком. Мы стоим в меньшем доме в Хирифьелле и разглядываем цветную иллюстрацию с рыбами.

Наконец-то я получил этот подарок судьбы. Настоящее воспоминание об отце. Теперь оно останется со мной навечно. Мы разглядываем рыб и произносим их названия. Воспоминание обрело четкие очертания, и вот мы снова перенеслись из Норвегии сюда, где он держал меня под мышки и мы повторяли: « Окунь».

— Тут все еще готовят его, — сказала Гвен. — Похоже, их фирменное блюдо.

Дверь была закрыта. Я не уходил, кружил рядом, и вскоре дверь приоткрылась и из нее высунулась неприветливая мадам лет за пятьдесят.

— Nous n’avons pas encore ouvert. Avez-vous réservé une table? [71] Мы уже закрыты. У вас зарезервирован столик? ( фр. ).

Она говорила так быстро, что я с ходу не разобрал ее слова. Ее терпения хватило на пару секунд, и дверь захлопнулась.

— Обслуживание обедающих на сегодня закончено, — перевела Гвен, посмотрев на часы. — Она спросила, заказан ли у нас столик на вечер.

Я молчал, изо всех сил стараясь удержать возникший в памяти образ.

— Что с тобой? — спросила девушка. — Ты вроде был таким… радостным?

— В первый раз мне что-то четко вспомнилось об отце. Его голос у самого моего уха. Щетина колет мне щеку, но не больно. Мама воодушевлена. Оба такие… цельные.

Гвен сделала шаг ко мне. Улыбнулась. Как будто надеясь, что этого мне будет достаточно.

— Еще одно, — сказал я. — Мадам говорила о заказе столиков. Они ведь регистрируют заказы, да?

— Ну, естественно.

— Может быть, они не выбрасывают книги записи?

За десять минут Гвен сумела, галантно демонстрируя шарм и освоенный в частной школе французский, к тому же подсунув несколько франков под вязанную крючком скатерку, убедить хмурую мадам принести нам потрепанную книгу записи в голубой обложке. Прежде чем вручить ее нам, хозяйка наморщила нос и сдула в окошко пыль с книги.

— А давно у вас в меню, — спросила Гвен, — окунь под шафрановым соусом?

— Всегда был, — сказала хозяйка, кладя книгу перед нами.

Мы нашли забронированный на имя Николь Дэро столик по дате — 22 сентября 1971 года. Трое взрослых и ребенок.

Я оглядел зал. Желтоватые скатерти, постукивание раскладываемых приборов… Попробовал при помощи этих звуков вызвать воспоминания, но они не шли на ум.

— Тут снова ее имя, — отвлекла меня Гвен от этих мыслей.

— Где?

Девушка перевернула страницу. Там были записаны заказы на следующий вечер.

— Они опять заказали столик. Но только на трех взрослых. Как и накануне, но без ребенка.

Я не отрывал глаз от имени матери.

— Гм, — сказал я.

— Что?

— Да нет, ничего.

— Как это ничего? С кем они собирались отужинать?

— Наверное, — сказал я, — с твоим дедушкой. А Эйнар должен был остаться со мной. Но в тот вечер столик остался незанятым. Их уже не было в живых.

В тот вечер я ел то же, что ели мои родители во время своей последней трапезы.

Окуня под шафрановым соусом. Эта пряность была столь же нова для меня, как, наверное, и для них в свое время. Мгновенные всполохи аромата кроваво-оранжевых ниточек, истекающие в мягкий светлый соус. Это благоухание глубоко проникало в меня, пробуждая к жизни давно прошедшие дни. На какие-то секунды мне удавалось удержать перед мысленным взором эти картины.