Анатолий Ромов - Смерть по высшим расценкам

— Да нет, года три. — Она вздохнула, видимо думая о своем. — А вы где живете? На Западной Восемьдесят четвертой?

— На Западной Восемьдесят четвертой, в доме двадцать один, примерно там, где мы сели в машину. — Сделав глоток, встретил ее взгляд. — Насколько я понял, вы родились не в Нью-Йорке?

— Да, я родилась далеко отсюда. — Потянув через соломинку коктейль, тряхнула головой. — Чего вы вообще хотите сейчас?

Встретив ее смеющийся взгляд, откинулся на стуле.

— Лина… Я многого хочу.

— Например?

Увидев ее глаза, сказал сам себе: «Все, сейчас я поплыву. Выдержать такой взгляд невозможно. Он зовет, манит, да что там манит — засасывает».

Может быть, именно поэтому он ответил, почти не скрывая иронии:

— Да многого. Например, просто сидеть здесь с вами и смотреть на звезды.

— Сидеть и смотреть на звезды? Скажите, а вы любите танцевать?

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, уже не пытаясь сопротивляться колдовству взгляда. Она ободряюще улыбнулась:

— Пойдем?

— Хорошо. — Он встал. Помедлив, картинно поклонился: — Разрешите вас пригласить?

— Да… — Подождала, пока он ее обнимет. — Потанцуем пока без музыки, ладно?

— Ладно.

Он начал медленно кружить ее, чувствуя, что под платьем у нее ничего нет, ощущая странный, волшебный запах ее духов, напоминающий запах полыни, и понимая, что еле сдерживает себя, чтобы не поднять ее сейчас на руки и не унести в комнату.

Продолжая кружиться, она сказала:

— А вы хорошо танцуете. У вас есть чувство ритма.

— Спасибо. Вы тоже прекрасно танцуете.

— Я не танцую, я просто кружусь. — Сказав это, она поддалась его движениям, и он сам не заметил, как оказался вместе с ней в гостиной.

В следующее мгновение он уже лежал на широкой тахте, рядом с ней. Он чувствовал ее легкое дыхание, и его губы сами нашли ее губы. Он поцеловал ее, одновременно срывая с себя одежду, и даже не заметил, как все, что на нем было, в несколько секунд оказалось на полу. Ей же не нужно было ничего снимать, халат сам сполз с нее.

Проснувшись, Джон увидел сначала белый потолок, затем бледно-желтую стену, на которой висела картина Поллака, и затем, повернув голову, — Лину. Она лежала рядом с ним на животе, одна рука была откинута в сторону, другая обнимала подушку. Простыня, которой была накрыта Лина, лишь наполовину прикрывала ее спину, чуть изогнутую и покрытую ровным загаром. Но и этого было достаточно, чтобы понять, как совершенна ее фигура.

Кусок неба за открытой дверью на балкон был серебристо-розовым, это означало, что рассвет давно уже наступил. Он помнил, как вчера, перед тем как они окончательно заснули, она постелила простыни и бросила на тахту подушки. И они, утомленные донельзя после взаимных ласк, провалились в сон прямо здесь, в гостиной. Черт, подумал он, у него в жизни было множество любовных связей, но близость с этой женщиной оказалась чем-то совершенно особенным. С ним никогда в жизни ничего подобного не происходило, он и сейчас не может опомниться от случившегося. Лина оказалась самой идеальной женщиной в физическом смысле, которую он когда-либо встречал, при этом она оказалась еще и самой нежной, самой искусительной, самой желанной, самой понимающей — понимающей его, именно его, Джона Лейтнера. Сейчас, когда она лежит, прижавшись щекой к подушке и легко дыша, он не может поверить, что все это случилось. Что она всю ночь принадлежала ему, только ему одному.

Часы на стене показывали половину девятого. Вообще-то в это время ему уже полагалось ехать в агентство. Ничего, подумал он, агентство потерпит.

Осторожно, чтобы не разбудить Лину, сел на тахту. Рядом, на серо-зеленом пушистом ковре, валялась его одежда. Собрав ее, отправился в ванную, оказавшуюся в другом конце огромной квартиры. Принял душ, оделся, повязал галстук, прошел на кухню. Найдя кофеварку, сварил кофе, поставил на поднос кофейник, чашки, молочник со сливками и сахарницу и вернулся к Лине.

Она лежала в той же позе и дышала так же ровно.

Он сидел в кресле, решая про себя, стоит ли ее будить, как вдруг, не меняя позы, она прошептала:

— Ты давно здесь сидишь?

— Да нет. Ты проснулась?

— Еще не знаю. — Повернувшись, приподнялась на локте, протерла глаза. — Да, почти.

— Я на всякий случай принес кофе.

— Очень мило с твоей стороны.

— Какой кофе ты любишь? Черный? Со сливками?

— Со сливками, но без сахара.

Налив ей и себе, протянул чашку. Взяв ее, она сделала несколько глотков, поставила чашку на пол, натянула на себя простыню: