Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

Сарай, в котором Саня оборудовал мастерскую, стоял на нижнем конце двора, выходы одной стороной на овражный склон, густо поросший ивняком и колючей акацией. Здесь можно было прятать вещи, которые нежелательно хранить дома. Весной и летом в кустах настаивалась брага. По десять рублей не очень-то водки накупишь. Да и попробуй найди ее, если цыгане весь привоз на корню скупают, а потом перепродают за три цены.

По узкой, почти незаметной тропинке вдоль забора приходили и собирались у Сани в сарае поселковые ребята выпить перед танцами и просто почесать языки. Приводили сюда и девчонок. Стояла у печки старая продавленная тахта и расположиться здесь было очень даже уютно. Если девчонка являлась с подружками, доставалось иногда и Сане.

Выбирать не приходилось. Не очень-то складывались у него отношения с женщинами. Тело у Сани крепкое, ладно сбитое, и другое что в нужный момент не подводит. Волосы светло-русые с чубом, как у Есенина, но с женщинами общаться надо. А общение у Сани не выходило — разве что на пальцах показывать. Когда со своими ребятами и в спокойной обстановке, он начинал немного говорить, а если в незнакомом месте или с женщинами, когда надо шутить и поддерживать разговор, получалось одно мычание, да начинала от напряжения бежать слюна.

Одно время ходил к глухонемым. Но у тех свой замкнутый мирок с самого раннего детства. Саню они не отталкивали, но становилось ему не по себе от их чуткой неуловимой для него мимики и разговора на мелькающих пальцах. Даже смех у них другой.

А Саня привык в Хамовке, к своим ребятам. Хоть часто и непутевым, но зато не глухим и не немым. Правда, с годами пути его с ровесниками все больше расходились. Приятели были уже все женаты, некоторые по второму разу, обзавелись детьми, барахлом, строили дачи. У Сани проще. Кособокий на двоих с матерью домишко, дежурство на насосной станции и конечно степь.

Она начинается сразу за поселком. Летом, когда спадает на закате жара, ни с чем не спутаешь горьковатый полынный дух, который наносит ветерок со степи. Отродясь здесь разводили овец, но с тех пор как изобрели колхозы, каждый год старательно и бесполезно распахивают холмы…

Давно извели бы степь под корень, будь она поровнее. Но мешают глубокие и мелкие балки, полупересохшие речки с зарослями ивняка на месте вырубленного леса. Здесь продолжает теплиться степная жизнь. Прячутся от человека последние недострелянные лисы, выводят потомство совы, куропатки и всякая мелкая тварь.

В сорок втором году, когда немцы подступали к Волге, под городом шли сильные бои. До сих пор валяются в балках снарядные гильзы, ржавые каски и прочий хлам, который не успело источить время. Если покопаться в засыпанных блиндажах, можно найти и кое-что поинтереснее. Оружие, которое еще можно восстановить, патроны, ножи. Изредка попадалось и золото. Коронки в трухлявых, изъеденных временем черепах, монеты и обручальные кольца среди клочьев истлевших шинелей. Раза два находил Саня в слипшихся потрескавшихся бумажниках среди удостоверений и писем пожелтевшие, едва различимые фотографии — земля продолжала хранить уже никому не нужную память.

Редкий год обходился без того, чтобы не взорвался кто-нибудь из мальчишек на старой мине или гранате. Тогда приезжали милиция и солдаты. Прочесывали балки, траншеи, увозили найденные боеприпасы. Но вывезти все, что оставила и спрятала в земле война, невозможно.

С сопливых лет повадился Саня лазать по местам бывших боев, раскапывать старые блиндажи. Это опасное занятие вошло в него, как зараза. Не отвадило даже увечье.

В сарае у Сани мастерская. Здесь потихоньку точит, пилит и приводит в порядок старые стволы, сюда же несут ему старушки разный хлам для ремонта; древние примусы, электроплитки, утюги. Саня человек безотказный — за все берется. Будь его мастерская не в Хамовке, а где-нибудь в городе, заколачивал бы хорошие деньги, но в Хамовке половина населения старухи с мизерными пенсиями. Расплачивались бражкой, яблоками, салом, реже — рублевкой.

Деньги Сане нужны, хотя бы на новый мотоцикл, но что возьмешь со старух? Насквозь знал он их полунищую жизнь с мелкими радостями, склоками и смиренным ожиданием лучшего.

Бабки Саню любили. Рассаживались на лавочке и, ожидая, когда он закончит ремонт, сплетничали с его матерью. Раза два приводили невест Перезрелых и некрасивых, ожидая, что ни Саня ни невесты кочевряжиться не будут. Но путного из смотрин не получалось. Саня затравленно рыскал глазами по сторонам, избегая умильных взглядов старух. Ему было стыдно. Не лучше чувствовали себя и невесты. Наверное, не всегда двум несчастьям легче вдвоем. Бывает, что и тошно видеть друг друга.