Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

— Они говорили по-русски? — быстро спросил Сергеев.

— Смесь какая-то. То по-своему балабонят, то по-русски начинают материться.

— Больше они не появлялись?

— Не знаю. Я их во всяком случае не видел. А Сеидов после этого оглядываться стал. В поселок уже один не ездил.

Киряшову было около тридцати. Круглое, с мягким вислым подбородком лицо оставалось почти не загорелым. Он беспокойно теребил пачку сигарет. Перехватив взгляд заместителя начальника милиции, усмехнулся.

— Мы туг перетряслись, не дай бог. Хоть бросай все, да убегай. А ведь надо еще куда-то урожай девать.

— В тот день чем вы все занимались?

— Чумак ночевал в поселке и приехал после обеда. Мы с Николаем и Галкой выпили с утра, а потом спать завалились.

— Что пили?

— Водку.

— А покупал кто?

Киряшов беспокойно посмотрел на Сергеева.

— Не все ли равно, — он поскреб подбородок, мы с Николаем немного арбузов толкнули, ну и решили отметить.

Сергеев поднялся, спрятал в карман блокнот. Начинало смеркаться. Солнце только что зашло, и в неподвижной воде озера малиновой полосой отражалось закатное небо. Большая стая уток-гоглов пронеслась над головой. Подошел Федченко. Спросил, мотнув головой в сторону камышей:

— Птицы на озере много?

— Хватает. Только здесь зона покоя. Еше с прошлого года охоту запретили, и аншлаги вдоль озера стоят.

Когда отъезжали, участковый, дергая запавший рычаг скоростей, недовольно пробурчал:

— Скоро вообще негде охотиться будет. Горелов, наверное, старается. Обычно под зону покоя отводят часть хозяйства, а на остальном месте, пожалуйста, стреляйте, а туг все урочище, сразу.

Сергеев молчал, откинувшись на сиденье, потом проговорил:

— Надо будет у Горелова узнать, чего ради все озеро сразу зоной покоя объявил.

Виктор Черных дал о себе знать сразу двумя шифровками. Первая гласила, что идентификация отпечатков пальцев, обнаруженных на месте преступления, с дактокартами на лиц, ранее судимых, результатов не дала. На стрелянных гильзах отпечатков пальцев не обнаружено. Патроны, которыми пользовался неизвестный преступник, принадлежали к партии боеприпасов, похищенных с воинских складов в Горьковской области полтора года назад. Преступники, совершившие кражу, были разысканы и недавно осуждены.

Нашли и несколько человек, приобретавших патроны, но всех покупателей установить не удалось.

Номера телефонов, обнаруженные в записной книжке Капитоненко, принадлежали в основном торговым организациям. Имелся также домашний телефон председателя областного комитета охраны природы Ильи Леонидовича Шехета. С кем встречались и где ночевали Капитоненко и Сеидов, установить пока не удалось. Имелось предположение, что на квартире какой-то женщины, знакомой Сеидова.

Вторая шифровка по личности Сеидова заинтересовала Сергеева больше всего. «Сеидов Али Гурбан Оглы, уроженец города Степанакерта, был судим в городе Куйбышеве за хранение и попытку сбыта наркотических веществ. После освобождения уехал в Горьковскую область, где прожил около двух лет, затем переехал в Краснозерский район. Постоянных мест работы не имел, предположительно, занимался спекуляцией.»

Сергеев перечитал шифровку еще раз. Итак, Сеидов жил в Горьковской области, и пули, которыми он был убит, тоже прибыли оттуда. Любопытно…

Два года назад Сергеев, неожиданно для многих, переехал вместе с семьей из города, в котором прожил всю жизнь, в этот отдаленный степной поселок.

Крошечная речка на окраине Краснозерска к июлю пересыхает, и мальчишки ходят купаться в мутные илистые лужи. Есть еще озеро, мелкое и соленое, по берегам которого стелется губчатая красная трава. Отсюда и название — Краснозерск. А может присвоили имя в честь победы местного красногвардейского отряда над врагом? И чтобы навсегда изгнать память о прошлом, исконно русском, не укладывающемся для кого-то в понятие «советский», торопливо сбили кресты православной церкви. Пытались сломать всю церковь, но удалось обвалить только лишь купол, и храм продолжал портить вид Краснозерска провалами выбитых окон.

Летом задувает сухой, зарождающийся где-то в прикаспийских песках, ветер. Пыль горчит на губах, воздух становится тяжелым и горячим. Зимой тоже ветер. Снега мало. Частые оттепели прессуют его, обнажая глинистые проплешины, которые, вытаивая на февральском солнце, превращаются в непролазную хлябь.

Здесь хорошо весной. Гусиные и журавлиные клинья идут прямо над поселком. Возбужденный птичий гомон заставляет людей провожать взглядами тающие в вышине стаи. Степь начинается прямо за околицей. Распаханных земель пока еще мало. Огромная армия мелиораторов с колоннами бульдозеров и скреперов уродует равнину севернее, оставляя за собой каналы, в которые перегоняется насосами взмутненная волжская вода. На полях после двух-трех урожаев выступает соленая корка. Земля становится мертвой. Первые урожаи бывают и правда неплохими. Пришлые чужие люди срывают с тех урожаев деньги и награды и, переходя дальше, губят новые и новые куски земли.