Михаил Михеев: Запах «Шипра». Повесть

Аппетит приходит во время еды. Заведующая складом решила расширить сферу своих операций. Фиктивные накладные - это было все же хлопотное дело из-за многоканальности операций. Нашлась еще одна торговая ‹ операция, которую тоже удалось приспособить для воровства. В системе Торга периодически проводились уценки залежавшихся товаров. В акты уценок так легко можно было вписать несуществующие вещи, скажем, те же пальто…

Ответственность за проведение уценок была возложена на начальника торгового отдела.

Начальник торгового отдела… На него и обратила внимание заведующая складом. Кто знает, как она добилась его расположения, хотя методы, которые в таких случаях применяют женщины, подобные ей, не отличаются новизной со времен библейской Евы… Начальник торгового отдела подписал первый фальшивый акт, за ним второй…

Нельзя сказать, чтобы хлопотливая деятельность «фирмы» за время ее существования не вызывала у случайных наблюдателей справедливых подозрений. Но хапуги были опытными жуликами, не оставляли за собой прямых улик. Разобраться в том, какая операция фальшивая, какая нет, было весьма трудно, фиктивные фактуры затерялись среди подлинных, похищенные суммы надежно схоронил среди своей отчетности главбух. Акты подписал начальник торгового отдела. Ему доверяли в торге. С его ведома назначались ревизии, и, понятно/ ревизоры не находили ничего…

Но, опять же, сколько веревочке ни виться…

Следствие длилось долго. Обвиняемые врали, выкручивались, как могли. Обличительные документы разыскивались с великим трудом. Истекали все сроки следствия. И тут заведующая складом начала рассказывать.

Она поняла, что рано или поздно, но все раскроется. Независимо от того, будет она признаваться или нет, все станет известным, и для нее уже не будет такого смягчающего вину обстоятельства, как «чистосердечное признание». А может, ей просто надоело врать, и запоздалое раскаяние толкнуло ее на единственный в ее положении путь. Она начала рассказывать, она знала все и обо всех, и следствие быстро пришло к концу…

И вот я сижу в холодном неуютном кабинетике следственного изолятора. Моя собеседница против меня на стуле. Она и здесь выглядит хорошо, у нее крупные черты лица, большие, широко открытые серые глаза…

- Мне очень хочется понять,-говорю я,-почему вы свернули на дорогу, которая привела вас сюда, в следственный изолятор? Я знаю, у вас есть взрослая дочь…

Она вспыхнула.

- Моя дочь сюда не попадет!

Она произнесла эти слова с таким отчаянным убеждением, что даже слезы выступили у нее на глазах.

Мне жаль ее, но я стараюсь не выдать своих чувств.

- Ваша мать,- говорю я,- в свое время так же сказала бы про вас. А видите, что получилось?

- Моя дочь никогда не будет работать в торговой сети.

- Вы считаете,- упрямо продолжаю я,- что в торговой сети нельзя удержаться, чтобы не красть?

Она промолчала. Она не вытирала слез, они все катились и катились по ее щекам…

Мне было совершенно очевидно, что в основе всех ее бед - отсутствие уважения к государственному добру. А понятие его неприкосновенности должно стать привычным, рефлекторным. Чтобы даже мысль украсть у государства стала бы такой же противоестественной, как желание забраться с целью воровства в карман к самому себе…

…А моя собеседница уходит по коридору, заложив руки за спину. Мне жалко ее. Мне обидно за нее. Один раз нам дается жизнь, можно по-разному ее прожить. Но до предела глупым и оскорбительным кажется мне закончить свою биографию потерей свободы, продать совесть гражданина своей страны за какие-то «лишние» рубли…

Михаил Михеев