Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам. Преступники

— Уж какие там были отношения, я не знаю…

— Человек бывал в доме… Ночевал… А вы — близкий, почти родной, могли проговориться.

— Родно-о-ой, — протянула Анфиса Семёновна. — Роднее не было. Что-то в этом роде Аня меня предупреждала.

Говорит, надо все начинать сначала. А старое — вон. Я, хоть и старуха, смекаю ещё. Могла и не предупреждать. Я худа ей не желала. Хотела бы всегда помогать, всей душой.

И вот этими старыми руками…

Мы говорили долго. Воспоминания волновали старушку. Видимо, Кирсановы являлись самыми близкими, если не единственными людьми в её жизни, память о которых воскрешала много хорошего и дорогого.

— Ещё один вопрос. Когда умер отец Ани, возникало у неё желание покончить с собой? Может быть, она вам говорила об этом?

— Нет, не припомню такого. Горевала шибко. Но молодость своё брала. — Анфиса Семёновна подумала. Помолчала. — Нет, не было и мыслей таких у ней.

Я чувствовал, Анфиса Семёновна утомилась. Да и сам, признаюсь, стал терять ясность направления беседы. И решил на сей раз закончить.

Она вдруг спохватилась:

— Скажи, мил человек, а для чего тебе все это надо?

Может, что нехорошее открылось?

— Да чего уж хорошего в Смерти человека? — уклончиво ответил я. — Тем более такой молодой и красивой женщины.

— Верно. Ей бы жить да жить. А уж как о Сергее вспомню, так сердце кровью обливается. Да и Валерий безвинно страдает.

Все же мой ответ старушку не удовлетворил. Но у неё хватило такта и ума в дальнейшие вопросы не вдаваться.

Неглупая была эта Анфиса Семёновна. Хотя на вид простая и бесхитростная…

Можно ли было ей верить? Я не мог найти причин, для чего бы ей стоило говорить неправду.

А если человек врёт только для красивой лжи — это болезнь. Это патология. Такие тоже мне встречались.

Нет, крёстная Залесской была в здравом уме.

Но все-таки её показаний для меня было мало. И я отправился в сельскохозяйственный институт.

Уже один взгляд на теснившиеся на небольшом пятачке здания говорил о его эволюции.

Все, по-видимому, началось с длинного одноэтажного строения красного кирпича врасшивку. Так строили ещё до революции. Может, это была церковноприходская школа.

Потом выросло двухэтажное. Кирпич и дерево. Много стекла. Местный, так сказать, конструктивизм. Площади и солидности хватало поначалу только для техникума. Но когда размахнул свои крылья домина в пять этажей, с колоннами, портиками, капителями, с декоративным карнизом, с широкой лестницей, проглотившей полдвора, внушительное здание не могло стать не чем иным, как высшим учебным заведением. А что оно, учебное заведение, будет жить и развиваться дальше, категорически утверждала пристройка наших дней. Совершенно гладкий, ровный параллелепипед с широкими окнами и керамзитовой штукатуркой.

Слово теперь оставалось за достижением будущей архитектуры. Тогда институт, возможно, дорастёт до академии…

Исполняющий обязанности ректора разговаривал со мной недолго.

— Да, да, слышал. Печальная история. Залесского я не помню. А вот Кирсанову — хорошо. Аккуратная, дисциплинированная. Активистка. У Ильина я присутствовал на защите. Положение обязывает — председатель учёного совета. Но, скажу откровенно, на его защите я испытывал удовольствие. Редкое сочетание — хорошая научная подготовка и практический опыт. Но, сами понимаете, в личном житейском плане я Ильина, можно сказать, не знаю совершенно.

Тем более он у нас был аспирант-заочник. Поговорите лучше с профессором Шаламовьш. Он его научный руководитель…

Секретарша ректора помогла мне найти Шаламова в коридоре института.

Яков Григорьевич извинился, что мне придётся немного подождать: он заканчивал разговор с двумя грустными, усталыми молодыми людьми. По-моему, разговора не было.

Сухощавый, седой как лунь профессор спокойным, методическим голосом вбивал в смиренных учеников что-то важное для них. Уверен — совершенно напрасно. Когда он их отпустил, они пошли прочь сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, пока не побежали.

Шаламов пригласил меня в свой кабинет. Он возглавлял кафедру растениеводства.

Посмотрев на моё удостоверение и узнав, что я хотел бы поговорить об Ильине, он сцепил свои длинные пальцы и положил руки перед собой на стол.

— Странно: Ильин и следствие… Понятия для меня взаимоисключающиеся.

— Почему вы решили, что следствие соприкасается обязательно с преступниками?

— О честном человеке узнают все у него самого.