Александр Бородыня - Эмблема печали

— Чем же ему этот магазин помешал? Где живет-то ваш пахан? Знаешь?

— Здесь, на пятом! — палец Зямы показал в потолок.

— Отведи, — попросил Мирный. — Познакомь.

Можно было, конечно, воспользоваться и лифтом, но Мирный хотел подумать немножко. Поднимаясь по лестнице, он пытался представить себе, зачем это старому и больному пахану понадобилось бросать гранату в магазин железнодорожников.

«Может, они процент отказались платить? — соображал он, останавливаясь перед дверью. — Но не так это делается, на кой хрен молодняк-то гробить? Глупо. Глупо и бесполезно».

Дверь открыл Лысик. Мальчик был сильно возбужден и все время порывался еще и еще раз пересказать происшедшее. Курточка на ребенке немного обгорела сбоку, он тушил ее, наверное, валяясь по мокрой грязи. Черные струпья ткани перепачканы желтой подсохшей глиной, а на лбу Лысика красовалась огромная кровоточащая царапина.

— Меня осколком задело… Осколком как чиркнет!.. Я думал, башку пробило, как больно! Потом посмотрел в зеркало — царапинка. — Он поковырял пальчиком свою рану. — Дешево отделался!..

Кривушин лежал на узкой постели посреди комнаты. Когда Мирный вошел, тихо ступая по половичкам, темное лицо на подушке повернулось. В комнате кисло воняло американским растворимым аспирином и табаком, шторы на окнах были приспущены.

— Чего надо? — спросил Кривушин, подтягивая на груди красное ватное одеяло.

— Познакомиться!

— Чего со мной знакомиться?.. — Голова на подушке отвернулась, когда Мирный, поставив стул, присел у кровати. — Я тебе не баба! — Мирный молчал, и Кривушин вынужден был продолжить: — Это ты в подвале на матрасе поселился?

— Временно! — сказал Мирный.

Нащупав рукой тонкое твердое горло Кривушина, он слегка сдавил его. Кривушин захрипел. Пятки ударили судорожно по деревянному краю кровати.

— Ты зачем детей подставил? — спросил Мирный, ослабляя руку. — Если есть причина, скажи!

— Не знаю я… — прохрипел Кривушин, стараясь обеими руками отодрать лапу Мирного от своей шеи. — Сам не знаю. Какая-то сволочь позвонила по телефону моим голосом и приказала взорвать магазин. Не я это!..

— Врешь!

С металлической синей миской в руках Лысик подошел с другой стороны постели. Примостив миску на тумбочке, вынул из нее мокрый платок, отжал, сложил и, приложив на лоб Кривушина, разгладил.

— Оставь его, — попросил он. — Это же я ошибся… Перепутал. Но голос был очень похожий. Похожий, но не такой.

Мирный снял руку с горла Кривушина.

— А какой?

— Да такой же, — сказал Лысик. — Только ты, Кривушин, сказал слово, кашлянул, еще сказал слово, еще кашлянул. А по телефону ты вроде и не кашлял совсем, я еще подумал, выздоравливаешь.

Прихватив из холодильника Кривушина бутылку водки и банку килек в томатном соусе — даже хлеба на загаженной кухне не нашлось, Мирный спустился назад, в подвал. Почему-то внизу отдаленная пальба различалась намного яснее, чем наверху, в доме. На матрасе сидели двое малолеток и шлепали новенькими блестящими картами.

— Кто там войну устроил? — сгоняя мальчишек с матраса и усаживаясь, спросил Мирный. — Кто скажет?

Он поставил на каменную приступочку пустой стакан, вылил в него капли из предыдущей бутылки и, пожалев, что не прихватил консервный ключ, ножом попробовал вскрыть консервную банку.

— Можно посмотреть. Я схожу? — Мальчишка засунул колоду в карман и вскочил в ожидании разрешения.

— Нет, — сказал Мирный, утирая испачканные томатным соусом ладони о грязный матрас. — Не наша печаль. Никто никуда не пойдет, и никто ни на что смотреть не будет.

Здание вокзала было переполнено ожидающими пассажирами. Недовольное гудение голосов, чавканье, детский плач кругом. Не интересуясь наличием свободных мест на московские поезда, Коша в сопровождении Никона быстро миновал кассы и уперся в небольшую дверь с надписью: «НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ. ДИСПЕТЧЕРСКАЯ». Дверь была заперта изнутри и имела глазок. Никон сильно постучал, он уже решил сунуть прямо в глазок свое липовое удостоверение. Шум в зале ожидания вдруг усилился и приобрел какую-то вполне определенную окраску. Коша, ощутив неприязненный взгляд, обернулся. В беспорядочно движущейся толпе он почувствовал ненависть. Кто именно на него смотрел, не имело значения, в его сторону смотрели сразу несколько человек. Все это были пассажиры того вагона.

— Нам нужно пройти к начальнику станции! — сказал Никон, закрывая глазок удостоверением.