Александр Бородыня - Эмблема печали

— Дай, пожалуйста? — попросил Петр Петрович, вынимая из руки Вадима пистолет. Пальцы плачущего велосипедиста разжались. После чего оружие было поставлено на предохранитель и возвращено обратно в коробку. — Так будет спокойнее. И нам, и тебе спокойнее. — Петр Петрович надавил ладонью сверху на крышку, и та защелкнулась. — Давай не будем больше убивать людей.

— Не будем… — простонал Вадим.

В проеме двери выросла большая фигура в матросской робе. Крепкий удар кулака отбросил Вадима. Его расслабленное, дрожащее тело дернулось назад. Велосипедист ударился головой об оконную раму с такой силой, что лишился сознания.

Это был детина на вид лет тридцати-тридцати пяти, за исключением огромного роста (когда он выпрямлялся, голова его оказывалась почти под потолком купе), ничем не примечательный. Матросская роба подпоясана офицерским ремнем, на ногах — светло-коричневые сандалии на шнуровке.

— Боже, Кожаный! — растирая ушибленные костяшки пальцев, пробормотал он. — Что ж ты, дурак, так глупо умер? — Он наклонился к лежащему на полу мертвецу. — И Глобус туда же. — Он перевел взгляд с одного трупа на другой. — Умер. Ну, так и лучше, за компанию; за компанию вам веселее будет. Унесите, унесите его, ребята… Я не хочу его здесь больше видеть… От него портвейном пахнет. У меня от одного запаха изжога!

На минуту в купе сделалось совсем тесно, вошедшим нелегко оказалось развернуться с двумя трупами, и Петр Петрович помог, приподняв со своей стороны тело велосипедиста и протолкнув его в испорченную дверь. Мертвая голова Константина тупо стукнулась о зеркало.

Лида, не отнимая от стола головы, тихонечко зарыдала.

— Ну, не надо. Не надо так убиваться, девушка… — сказал детина в матросской робе. — Они были, честное слово, не лучшие из людей. — Он присел рядом с Вадимом, усаженным уже на нижнюю полку, но так еще и не пришедшим в сознание. — А с тобой нам надо поговорить. У меня к тебе есть вопросы.

Но ни похлопывание по щекам, ни поднесенный к носу несчастного педагога флакончик нашатыря результата не дали. Тело велосипедиста только сводило иногда судорогой. И несколько стонов было единственное, что удалось из него извлечь.

— Да оставьте его, хватит уже… — попросил вежливо Петр Петрович, завинчивая крышечку на флаконе с нашатырем. — У него сотрясение мозга, кажется, серьезное. Да к тому же и шок. Не шутка, в первый раз человека убил.

— А думаете, во второй раз легче? — полюбопытствовал детина, и во рту у него отчетливо блеснули золотые зубы.

— Думаю, легче.

— А в третий?

— В каждый следующий легче, чем в предыдущий, опыт набирается. — Петр Петрович убрал флакончик обратно в свой чемодан. — Я думаю, если он даже придет в сознание, то все равно ничего не скажет.

— Переборщил я, — грустным голосом согласился детина. — Ну да и Господь с ним, по сути дела, можно обойтись без него. Мальчики! — позвал он и хлопнул большими ладошами, как делают воспитатели в детском саду, пытаясь организовать общую игру. — Мальчики, будем шмонать купе. И поподробнее.

Два мальчика, оба бритоголовые, неряшливо одетые, ловко, со знанием дела выпотрошили рюкзаки велосипедистов, распространяя вокруг себя почему-то запах одеколона «Соваж». Чуть позже стало понятно, что дорогой туалетной водой обильно политы их бритые головы.

Мальчикам на вид было никак не больше шестнадцати — восемнадцати лет, но их мелькающие в чужих вещах руки работали с проворством бывалого таможенника или опытного вохровца. Покончив с рюкзаками, они так же без тени робости обработали и чемодан Петра Петровича. Тот, что был в грязной рубашке, препарировал вынутым из кармана скальпелем кожаную сумочку Лиды прямо в луже на столе.

В пять минут купе было превращено в дикую свалку вещей и продуктов, а еще через пять минут все было тщательно просмотрено и свалено в кучу. Сумка Лиды была безнадежно испорчена, и левый замок с непослушного чемодана в горячке сбит.

— Нет здесь ничего! — сказал мальчишка сконфуженно. В мутном свете, падающем из окна, поворачивающийся его череп казался скользким. — Ну, ей-богу, Мирный, нет ничего!

— Этого осмотрите! — верзила в матросской робе указал на Вадима. — Нужно его раздеть.

Он наклонился и, подобрав с пола почему-то осколки пуговицы и маленькую арбузную корку, рассматривал эти предметы пристально, пока молодые люди раздевали донага велосипедиста-педагога.

— Нету, Мирный! — Бритая голова задралась, молодой человек сидел перед раненым на коленях. — Нету! — Он заискивающе и немного напуганно смотрел на верзилу. — Что будем делать?