Александр Бородыня - Эмблема печали

Вместо Марины Владиславовны люди Харифа случайно захватили другого человека. Этого человека передали Никону, и теперь Сеня должен был проверить память несчастного. Когда к нему на квартиру привезли Петра Петровича, не сразу удалось припомнить, где он уже видел это лицо. Но потом Сеня припомнил и взялся за дело основательно.

Сутки Петр Петрович сидел в маленьком чуланчике связанный. Ему не давали ни хлеба, ни воды, а Мирный пытался сообразить, как бы половчее за «дядю» взяться. Теперь, припарковав свою «десятку» рядом с подъездом, он уже принял решение.

«Отдам его мальчишкам, они молодые, неопытные, с фантазией, если и они не напугают, пристрелю просто и брошу в Яузу, а Никону скажу, сам удавился. Вроде я не уследил».

Когда он вошел в квартиру, открыв дверь своим ключом, мальчишки сидели в гостиной. Карты были брошены. Три лица повернулись в сторону Мирного.

— Пожрать есть что? — спросил Сеня.

— Сделать? — угодливо поинтересовался Лысик. — Хочешь, я яичницу с беконом пожарю!

— Как наш гость? — Мирный подошел и постучал осторожно костяшками пальцев в дверь кладовки, в ответ послышалось тихое сопение.

— Нормально! — Абдулла вышел из-за стола и уже стоя сгреб со скатерти карты. — Молчит и дышит!

— А когда в Америку полетим? — спросил Зяма.

— Полетим! — скидывая плащ и проходя на кухню, сказал Мирный. — Скоро полетим! Как, кстати, родители ваши, не возражали против экскурсии?

Вопрос о родителях был шуткой. Из трех четырнадцатилетних подростков родители разыскивали через милицию только одного, да и это делалось скорее уж не с целью найти его, а из формальных соображений приличия. Как и родители самого Мирного, родители этих мальчишек были запойными алкашами, уже начисто потерявшими разум, и, по крайней мере в двух случаях из трех, могли бы просто продать родное дитя за ящик водки.

Занимаясь подбором обездоленных детей для благотворительной акции, Мирный месяц назад наткнулся на знакомую физиономию. Пацаны драпанули из дома и оборванные бродили по Москве. Мирный жил один и, то ли защищаясь от неожиданных приступов тоски, то ли взамен опостылевших, ежедневно меняющихся шлюх, позвал пацанов к себе жить.

— Полетим! — повторил Мирный, добивая свою яичницу с беконом и запивая горячую пищу ледяным портвейном прямо из горлышка. — Но это еще надо заработать. Я сейчас пойду по делам, а вы возьметесь за «дядю». Достанете его из кладовки. — На секунду Мирный задумался, не зная, как сформулировать задачу. — И подробно расспросите.

— А что спрашивать? — спросил Абдулла, напряженно и подобострастно глядя на Мирного. — Какие вопросы?

— Вопрос такой, один. — Три пары глаз смотрели на Сеню в ожидании. — Шефа интересует, кто оплачивает китайских бойцов и как это делается?

Мирный вышел из дома через час. Он сел в свою машину, включил зажигание и замер. Ехать было в принципе некуда. Он просто хотел оставить пацанов наедине с жертвой. Через пару часов он предполагал вернуться и ввиду отсутствия результата пристрелить Петра Петровича. В памяти всплывало унижение, испытанное в поезде, и Мирный даже сжимал кулаки от злости.

«Пусть попробуют… Может, он малолеток-то и испугается… — трогая машину с места, размышлял он. — Только бы мне еще в кого-нибудь не вмазаться. Надоело!»

Решение поехать к Борису сформировалось в тот момент, когда Мирный в очередной раз налетел на какой-то невысокий парапет и разбил левую фару своей машины. Если днем он еще как-то справлялся с управлением, то ночью при искусственном освещении получалось совсем плохо. Оба шикарных «мерседеса» Сеня разбил именно ночью. В одном случае врезался в фонарь, в другом после шикарного поворота оборвал на скорости цепь платной автостоянки и влетел прямо в передок припаркованного там бронированного «кадиллака». Осмотрел себя и машину. Узнал место. Комната гитариста находилась в конце переулка, и Мирный решил заглянуть в гости.

Он не оставлял бородатого гитариста своим вниманием с самой больницы. Выяснилось, что три пули, выпущенные в упор, хоть и не отняли у симпатичного гитариста жизни, но лишили его возможности ходить. Травма позвоночника с частичным параличом. Весело матерясь, Борис разъезжал на кресле-каталке по огромной коммунальной квартире. Несколько недель назад Мирный оставил денег, а чуть позже прислал дорогую немецкую каталку с моторчиком. Потом Мирный заходил еще несколько раз. Обычно он брал с собой водку и побольше закуски. Борис не отказывался, хотя и не скрывал никогда своего презрения к Семену, но водку пил. И между ними остались несколько длинных ночей, когда водка поглощалась стакан за стаканом и никак не удавалось опьянеть, а жестокие слова Бориса иногда прерывались тихой песней под гитару. Слова эти больно жалили Мирного. Но он не мог оторваться от этих обвинений, испытывая от них даже некоторое извращенное удовольствие.