Лен Дейтон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Барни, заметив меня еще на танцполе, широко улыбнулся. Внезапно он быстро заговорил, обращаясь к блондинке, и та закивала. Я внутренне улыбнулся, подумав, что угадал привычную тираду Барни: «Если кто-нибудь спросит, ты моя помощница, мы работали допоздна и сейчас обговариваем последние детали».

Как истинный англичанин, я не умел стыдить людей, которые мне по-настоящему нравятся, а Барни мне действительно нравился.

Блондинка Барни почти легла лицом на скатерть, наклонившись, чтобы оттянуть жавший задник туфли. Из туго стянутого на затылке океана волос у нее выбивалась прядь. Барни с волнением посмотрел мне в лицо.

— Бледнолицый, которого я люблю, — сказал Барни.

— Этот краснокожий говорить раздвоенный язык.

— Так что хорошего, парень?

Его темно-коричневое с синеватым отливом лицо осветилось улыбкой. Знак отличия на жесткой форменной рубашке Барни принадлежал инженерным войскам, на пластиковой белой карточке были две его фотографии, с пуговицы нагрудного кармана свисала большая розовая буква «Q». Судя по карточке, он был лейтенантом Ли Монтгомери, и я разобрал на ней слово «электроэнергия». Барни поднялся, и я почувствовал себя гномом рядом с этой глыбой.

— Как раз закончили есть, старик. — Он сунул доллар под пепельницу. — Должны идти, совсем замучились — встаем рано, работаем допоздна.

Официант помогал блондинке надеть шелковый жакет. Барни выбирался из-за стола, затягивая галстук и вытирая ладони о бедра.

— Недавно я видел одного твоего старого друга из Канады. Поговорили о том, сколько денег мы спустили в том баре на Кинг-стрит в Торонто. Он напомнил мне про ту песню, которую ты всегда пел, когда напивался.

— Нэт? — спросил я.

— Он самый, — кивнул Барни. — Нэт Гудрич. Что же это за старая песня, которую ты всегда пел, какие же там слова? Вот, вспомнил. «Поднимись на гору первым и поднимись один».

Я пару раз поддакнул: «Точно, точно, пел», а Барни продолжал бодро трещать:

— Может, мы совсем скоро где-нибудь посидим. Что же такое ты пил в то время в том баре по соседству с посольством? Помнишь ту смесь водки с бенедиктином, которую ты окрестил Е-эм-це-два? Ух, старик, убийственное зелье. Но пока, приятель, мы никуда не сможем пойти. Ухожу в море где-то через день. Должен идти.

Его блондинка стояла и слушала со скучающим видом, но теперь она уже выражала нетерпение взглядами. Я приписал это голоду. У стойки бара внезапно раздался взрыв смеха. Я предположил, что один из тех транспортных пилотов взял стакан с водой. Это было единственное правильное предположение, сделанное мной за весь тот загадочный день, поскольку если и было что-то еще менее для меня характерное, чем употребление смеси бенедиктина с водкой, так это пение. И я никогда не был в Торонто с Барни, не знал никого по имени Нэт и полагал, что Барни не знает никого по фамилии Гудрич.

От обжигающего песка под ногами шел жар. Красный крашеный каркас фермы, образующей пусковую установку, оставлял волдыри на случайно коснувшейся его руке. От опор установки, извиваясь, уползали черные гладкие кабели и гофрированные трубы, лежа рядом, как змеи в коробке у китайского аптекаря. На расстоянии пятидесяти ярдов установку опоясывал электрический забор высотой двадцать футов, его патрулировали полицейские в белых шлемах и с овчарками на коротких поводках. Рядом с единственными воротами стоял белый десантный джип, его тент был модифицирован, чтобы разместить пулемет полудюймового калибра. Водитель сидел, положив руки на верхнюю часть руля, а подбородок — на большие пальцы рук. Черные и желтые двухдюймовые поперечные полосы его шлема показывали, что у него есть разрешение «Q». Он походил на актера Дэнни Кея.

В полумиле отсюда на плоской песчаной поверхности виднелись маленькие мерцавшие черные фигурки, монтировавшие автоматические камеры, которые могли уцелеть на таком расстоянии лишь в случае неудачи. Сопровождаемый звуком хорошо смазанного механизма, по пусковой вышке с точностью ножа гильотины опустился и мягко качнулся на рессорной подушке лифт, рассчитанный на трех человек. Моим проводником был маленький, похожий на ящерицу гражданский с жесткими, мозолистыми руками, обветренным лицом и самыми светло-голубыми глазами, какие мне доводилось видеть. Маленькие дырочки на его белой рубашке были заштопаны только так, как это может сделать любящая жена, а вынудить к этому — рамки скудного жалованья. На тыльной стороне одной ладони осталась полустертая татуировка — якорь с вытравленным именем. Простой золотой перстень-печатка поблескивал на солнце среди густой поросли светлых волосков.