Наталья Солнцева - Лабиринт Ворона

– Это «Рено»?

– Надеюсь, да…

Портье в полутемном холле, зевая, удивленно уставился на их грязную изодранную одежду, однако не проронил ни слова. Уезжая, они заплатили ему за молчание, и он четко придерживался правил игры. Да и какое ему дело до ночных вылазок жильцов, которые не скупятся на чаевые?

Астра и Матвей заперлись в номере и, не тратя времени на переодевание, занялись своей находкой, – оттерли, отмыли, попытались открыть. Тщетно. Крышка за долгие годы намертво приросла к горлышку.

– Ну вот, – огорчилась она. – Как же узнать, что внутри?

– Там, похоже, было вино, которое испарилось. Раз постамент принадлежал Бахусу, логично предположить наличие в посудине хмельного напитка. Если в нее вообще что-нибудь наливали.

Он потряс фляжкой у самого уха. Ничего.

– Вино-о? – удивленно протянула Астра.

– А ты чего ожидала?

Она пожала плечами. Положа руку на сердце, она понятия не имела, чего ожидать от такого фрукта, как Яков Брюс.

– Ты уверен, что фляжка принадлежала первому хозяину усадьбы? Вензель явно чужой…

– Наоборот. Самый, что ни на есть, родной. Буквы-то английские!

– «B» означает Бахус; «D» означает Дионис, – глубокомысленно изрекла она. – У греков и римлян так именовался бог растительности, веселья и вина. А третья буква сюда не подходит.

Английская «J» сбила с толку ее, но не Матвея. Во всем, что касалось Брюса, он проявлял чудеса проницательности.

– По-моему, все гораздо проще, – заявил он. – Вензель составлен по первым буквам имени владельца на его родном языке. «B» – Брюс; «J» – Джэкоб; «D» – Дэниэл. Jacob Daniel, так назвали его родители.

– Откуда ты знаешь?

Она могла бы не спрашивать. Матвей оказался прав на все сто, в этом не было сомнений. Вензель действительно принадлежал Брюсу.

– Фляжка-то пустая… – пробормотала она. – Только потомку Колесовых сие неведомо!

– Думаешь, водитель «Рено»…

– Уверена! Как и в том, что спать нам сегодня не придется…

– Но хоть душ принять мы успеем?

– Я бы не рисковала.

Она задернула шторы и через несколько минут погасила свет…

Лариса Калмыкова лежала на своей роскошной двуспальной кровати и тоже без сна.

Разговор с мужем в больнице разбередил ей душу. Она ожидала от Калмыкова чего угодно, кроме… исповеди! С чего вдруг он разоткровенничался? Испугался? Вообще-то, Калмыков отнюдь не робкого десятка… Или это болезнь так на него подействовала? Говорят, после клинической смерти люди меняются – у одних проявляются суперспособности, другие начинают говорить на непонятных языках, третьи – танцевать, сочинять музыку, писать картины…

Правда у Калмыкова до клинической смерти не дошло, но сознание он потерял. А человек без сознания, все равно что компьютер без электричества. Темный экран – и ничего больше.

– Лариса, я все знаю, – заявил он после того, как она уселась на стул рядом с его койкой. – Ты наняла сыщика, чтобы он следил за мной. Как ты могла? После стольких лет, прожитых вместе…

Она онемела от неожиданности, растерялась. Заготовленные слова застряли в горле. Она оглянулась на дверь – плотно ли та прикрыта, – наклонилась к мужу и прошептала:

– Ты убийца, Виталий… Ты убиваешь женщин, потому что не в состоянии любить их… Думаешь, я не понимаю, что моя жизнь тоже висела на волоске?

Калмыков заволновался:

– Брось нести всякую чушь… Я никого не убивал…

– Да?! А веревка в твоем багажнике? А топорик? Я не такая глупая, как ты считаешь! Небось, прикончил свою любовницу? Ну, признавайся… Облегчи душу. Может, тебе батюшку сюда пригласить? Для отпущения грехов?

Если бы Калмыков мог смеяться, он бы расхохотался.

– Какие грехи, Лариса? Ты в своем уме?!

– У тебя раздвоение личности, Виталий… Ты и меня убил бы, если бы у тебя сердце не прихватило…

– Идиотка… – простонал он. – Но ближе тебя у меня никого нет… Вся моя вина заключается в том… в том… что я не равнодушен к смерти…

– Вот и я об этом. У тебя маниакальный психоз! Шизофрения!

– Перестань городить вздор… Я говорю о своей смерти… вообще о смерти, понимаешь? Меня влечет небытие, как лунатика – полная Луна! Я жажду пройти по краю… ощутить дыхание бездны…

– Ты болен, Виталий. Тебе надо серьезно лечиться.

– Выслушай же, наконец…

– Хорошо. – Лариса сцепила руки на коленях. – Говори…

Она решила не спорить с ним. Может, в его словах проскочит роковое признание? Перед тем как войти в палату, она включила мобильный на запись – на всякий случай. Телефон лежал в сумочке и фиксировал безумные речи Калмыкова.