Марина Серова: Преступный ход конем

– Вы насчет Краснова? – хмыкнул Егор. – Я сам уже признался, так что можете говорить, что собирались.

– Вы узнали, кто убийца? – взволнованно спросил Кугушев.

– Да. Я знаю, кто убил Ильшата и как именно погиб Роман. Как вы и предполагали с самого начала, он действительно погиб из-за нелепой случайности. Да, спровоцированной чужими действиями, но случайности.

– Расскажите нам все, – попросил Кугушев.

Чем дальше продвигалась моя история, тем ниже опускались плечи Боливара и тем сильнее алел румянец на Катиных щеках. Ей, девочке, выросшей в достатке, странно и стыдно было слышать, как кто-то в борьбе за выживание готов лишить другого жизни.

Стоило мне закончить, как телефон снова зазвонил.

На связи был следователь. Оказывается, Евгению удалось настичь, и сейчас она в доме квартирной хозяйки – заперлась и грозит взорвать себя вместе со старушкой Пелагеей Ильиничной. Говорит, что ей терять нечего, и зачем-то требует меня. Для чего ей понадобилась именно я, следователь так и не понял.

Отказать в такой ситуации я, естественно, не могла. Боливар вызвался доставить меня к дому Пелагеи. Ярослав поехал с нами, хоть я и возражала. Удержать на месте остальных тоже не было никакой возможности. Так целой делегацией мы и отправились к дому Пелагеи Ильиничны.

Пока мы добирались до места, на улице Прудной уже собралась приличная толпа. Дом стоял на отшибе, оградить его от праздношатающейся публики было несложно. Заградительная лента держала людей на безопасном расстоянии. У полицейского «уазика» я увидела следователя и поспешила к нему, строго-настрого велев всем своим сопровождающим не двигаться с места. Следователь сразу приступил к делу:

– Она в доме, с ней квартирная хозяйка. После вашего звонка я выслал сюда патрульную машину. Ребята приехали, а дом закрыт. Они хотели взломать дверь, но услышали крики. Кричала женщина, судя по голосу, пожилая. Евгения взяла ее в заложницы. Старушка умоляет не входить в дом, иначе все взлетит на воздух.

– Каким образом?

– Ребята говорят, что там бензином прет – за версту можно учуять. Похоже, она залила дом бензином и готова поджечь.

– Почему тогда хозяйка говорит, что все взлетит на воздух?

– Так они ж баллонами пользуются! На этой улице проводного газа нет. Готовят или на электроплите, или на баллонном газе. У соседей поспрашивал – говорят, у Пелагеи запас всегда есть, баллонов пять, не меньше. Подозреваемая удерживает хозяйку на ее половине дома.

– Какие у нее требования?

– Разговаривать только с вами – это раз. Еще она требует машину с полным баком бензина, две запасные канистры и полную свободу передвижения.

– Что собираетесь делать?

– А что нам остается? Вот собираемся просить вас вразумить эту мамзель. Полагаю, она вызвала вас, потому что больше никому не доверяет.

Я так не думала. Подозреваю, Евгения вызвала меня, потому что рассчитывает выбраться отсюда с моей помощью. Скорее всего, она считает меня виновницей всех своих несчастий. Неприязнь к Роману и Ильшату она перенесла на мою скромную персону.

Если бы ей удалось выскользнуть из дома до приезда полиции, она была бы уже далеко. А раз я помешала ее планам, значит, я автоматически стала врагом номер один. Тащить с собой престарелую квартирную хозяйку она не рискнет. Значит, роль новой заложницы отведена мне.

Что можно сделать в сложившихся обстоятельствах? Как нейтрализовать обезумевшего от страха человека? Слушать меня она наверняка не станет, сцена в гостинице не оставляла на этот счет никаких сомнений. Что ж, значит, нужно войти в дом и дальше действовать по обстановке. Не могу я сейчас развернуться и спокойно уйти, зная, что у нее в заложниках пожилой человек.

– Татьяна, вы в порядке? – донесся издалека голос следователя.

Оказывается, он давно мне что-то говорит, а я, занятая своими мыслями, не слушаю.

– Я говорил, что вы не обязаны туда идти. Не обязаны выполнять требования подозреваемой и помогать полиции. Но я вас прошу – как коллегу. Пелагея Ильинична, заложница, страдает сердечной недостаточностью. Плюс сахарный диабет. Долго она не протянет.

Эти слова решили дело. Жить с мыслью о том, что по моей вине погиб человек, я не смогу. И не важно, что эта вина будет очевидна только мне. Малодушием я никогда не страдала, не стану изменять своим привычкам и в этот раз.

– Я пойду к ней, но сначала вы должны пообещать, что выполните все, о чем я попрошу, и обойдетесь без самодеятельности. Согласны?