Анна Малышева - Бессмертный грех

— А как же слухи о такой черте русской женщины, как тяга к самопожертвованию? Не сам придумал, классическая литература навеяла. Неужто классики нам врали? Вы, шеф, о женах декабристов слышали когда-нибудь?

— Да, жалеть наши женщины умеют, — согласился шеф. — А любят все равно успешных. Тех, кто карабкается. Мужик, который годами сидит на одном месте и не наращивает обороты, покрывается болотной тиной. А в болото сбегаются только лягушки. Лягушки, а не царевны.

— Вы знаете, шеф, почему я до сих пор сижу на этом месте, — со злобой сказал он.

— Какие твои годы. Да и место у тебя неплохое.

— Значит, я могу претендовать на хороших лягушек…

Вообще-то ему было что ответить шефу. Например, то, что от них, успешных и карабкающихся, женщины иногда сбегают в маленькое болото. Или то, что на них, успешных, чаще всего устраивают охоту. Это в дикой природе съедают слабых, а человеческое сообщество предпочитает закусывать самыми сильными и успешными.

Да, он мог бы возразить, но в главном-то шеф прав — она не хотела уходить от него. А прогулки «на болото»… Так ведь все сказочные царевны, имеющие хорошую лягушачью родословную, любят иногда переодеться в свою старую шкурку. А Иванам Царевичам своим говорят так: «Не ходи за мной, не подглядывай, и тогда я обязательно вернусь к тебе, такая же прекрасная и любящая».

Помнится, Иван Царевич оказался страшным ревнивцем, не послушался, пошел за женой и сжег лягушачью шкурку. Что ж, его можно понять. Кому понравится, что жена все время шастает куда-то по ночам?

Впрочем, у шефа такой возможности уже не будет.

Шеф капитально подставился, и не воспользоваться этим было бы страшной глупостью. Ждать осталось совсем немного.

Лариса проснулась и, прежде чем открыть глаза, осторожно понюхала воздух. Эта дурацкая привычка принюхиваться после сна появилась у нее тогда, когда, как говорила подружка Верка, началось ее стремительно падение. И когда она из приличной, очень приличной, слишком приличной или, по определению той же Верки, «порядочной» женщины стала законченной шлюхой. То есть нет — законченной она стала гораздо позже, но тогда, несколько месяцев назад, был сделан широкий и решительный шаг в этом направлении.

От мужчины, лежащего рядом с ней, слабо пахло вчерашним одеколоном и утренней заспанностью. Спокойный, надежный мужской запах без всяких выкрутасов и искусственных примесей.

«Муж, — Лариса повернулась на другой бок и приоткрыла глаза. — Муж».

Слово «муж» всегда означало для нее устойчивость мира и твердость земной коры. Она, конечно, знала, что постоянно что-то где-то ломается и гибнет, проваливается и исчезает, но пребывала в счастливом ощущении, что это все от неустроенности и одиночества. Бедные горы, разнесенные в куски землетрясением, потому попали в такую ситуацию, что им не на кого было опереться. А ей, Ларисе, слава богу, было. Еще как было! Так куда же ее, дуру, понесло?

Известно куда — вразнос. Опять же Веркино определение. А разнос, при всей своей сексуальной привлекательности, не оставляет никаких надежд на стабильность и надежность. И действительно, стоило Крысю протиснуться в ее жизнь, как мир пошатнулся и предательски треснул где-то в районе фундамента. Крысь — разрушитель и ниспровергатель, и при его появлении везде должен включаться сигнал опасности, загораться красный свет, врубаться пожарная сигнализация. И запах у него тревожащий и горький.

Кстати, к появлению Крыся Верка отнеслась спокойно, хотя и неодобрительно.

— Сильно хочется? — спросила она.

Лариса лживо пожала плечами. Еще не хватало признаваться Верке, что хочется сильно.

— Понимаю. — Верка усмехнулась. — Тяжело нести ежа, никакого терпежа. А что наш муж?

— А ничего. Работает как вол, устает как проклятый. Ему не до чего. А если бы даже он что-то и почувствовал, то по нему разве поймешь? Закрытый человек.

— Муж, ты как? — спросила его однажды Лариса, когда ее роман с Крысем вошел в фонтанирующую фазу и, как ей тогда казалось, не заметить произошедших в ней перемен было просто невозможно.

— Ты о чем? — Он с неохотой оторвался от своих вечных бумажек и расчетов. — Об ужине?

— Об ужине, об ужине.

— Или о любви? — Он посмотрел на нее внимательно, и у Ларисы все внутри оборвалось: понял, он все понял! — Извини, Лара, я сейчас слишком занят и устал как собака.

Вот те раз! Ларисе стало и смешно, и обидно одновременно. Разве можно быть настолько в себе уверенным? Хотя… почему бы и нет? Раньше ей это нравилось.