Варвара Клюева - Первый мотив

Ника крепилась, как могла, стараясь не поддаваться боли, грызущей ее изнутри. Но все попытки отвлечься от мыслей о своей несчастной судьбе, найти что-нибудь хорошее в своем нынешнем положении, настроиться на деловой лад и переключиться на возможные меры по спасению Подольского заканчивались слезами, сопровождающими отчаянный внутренний монолог. "Чем я прогневила тебя, Господи? За что мне все это?! Ранняя смерть отца, мать – бездушная стерва, отчим – похотливый козел, родня, дружно вставшая на его сторону, когда я осмелилась пожаловаться на его домогательства, многолетняя нужда, бездомность, одиночество, любовник, на поверку оказавшийся завистливым выродком и неудавшимся убийцей, смерть единственного человека, который относился ко мне с нежностью и которого я готова была полюбить… Не много ли всего для неполных тридцати?"

Этот рефрен с незначительными вариациями звучал у нее в голове несколько дней – до тех пор, пока однажды утром она не наткнулась в кухне на Игната. Здороваясь с ним, Ника вдруг заметила его взгляд, тревожный и искательный. Взгляд собаки на хозяина, пребывающего в скверном расположении духа. Только что поскуливания не хватает. И Нику впервые кольнуло чувство вины перед ним.

Великодушный, незлобивый и, в общем-то, совершенно чужой ей Ганя сделал для нее больше, чем все близкие и неблизкие, вместе взятые. Спас от смерти, страшной и унизительной, выходил, дал кров и пищу, взял в помощницы, когда она попросила работу, предоставил полную свободу, терпеливо сносил приступы ее хандры и апатии, не лез с советами и душеспасительными беседами, заботился о ней, берег ее душевный покой.

Ника, захваченная собственными внутренними процессами, до сих пор не особенно озадачивалась мыслью, зачем Игнат это делает. Делает, значит, это ему зачем-то нужно. Она ни о чем (кроме работы) его не просила, стало быть, ничего ему не должна. Но теперь – впервые после того, как ее зациклило на предъявлении счетов Господу Богу, – ей вдруг пришло в голову, что она мухлюет, подводя баланс. Скрупулезно подсчитывает свои несчастья и в упор не замечает дорогого подарка, который преподнесла ей судьба.

Избавив ее от смерти, Игнат подарил ей вторую жизнь, то есть, по существу, выступил в роли родителя. И, в отличие от родной матери (не говоря уже об отчиме), этот родитель относился к Нике с бережной заботой, которой она никогда прежде не знала. Не важно, что руководило им вначале – чувство долга, любопытство или просто доброта. Главное, что за прошедшие три года Игнат по-настоящему к ней привязался.

Молчаливый, замкнутый, одинокий как перст сыщик-затворник, которому в первые месяцы их совместного существования тяжело давались даже слова приветствия и простые вопросы о здоровье, постепенно оттаял. Ника давно заметила, что он с каждым днем все охотнее вступает с ней в разговоры, обсуждает дела клиентов, делится своими соображениями и наблюдениями. Сначала исключительно делового, потом – общего, и наконец – вполне личного характера. Этот законченный волк-одиночка, не подпускающий к себе других на пушечный выстрел, все больше раскрывался перед своей нечаянной компаньонкой, все больше доверял ей, все крепче привязывался.

Нет никаких сомнений в том, что сейчас Ганя искренне переживает и тревожится за нее. Уважая ее желание оплакивать свое горе в одиночку, он не лезет к ней с утешениями и сочувствием, но очевидно страдает и не находит себе места от беспокойства. По ее, Никиной, милости.

Ника почувствовала себя последней скотиной, и острое раскаяние неожиданно дало ей силы вырваться из плена всепоглощающей жалости к себе. Зачем она цепляется за свою прежнюю – во всех отношениях не удавшуюся – жизнь, если есть шанс начать новую, гораздо более счастливую? Для этого нужно только закрыть старые счета. Иными словами – поквитаться с Оксаной Подольской.

– Ганя, простите меня! Я вела себя по-свински. – Ника подняла руку, предупреждая его протест. – Знаю, вы, по доброте душевной, готовы меня оправдать, но мне сейчас нужно другое. Просто дайте мне возможность себя реабилитировать. И помогите прищучить Подольскую, хорошо? Я жажду крови.

– Мне нравится ваш настрой, – сказал он, пытаясь (без особого, впрочем, успеха) убрать с лица неуместную ухмылку. – Но это еще вопрос, кто кому будет помогать. Если помните, Подольский мой клиент, и прищучить мадам, отправившую его за решетку – мой прямой долг. А в данном конкретном случае я исполню его с особым удовольствием.