Виктор Пронин - Ночь без любви. Повести

— Да. Валюты, между прочим, не так уж много в пересчете на рубли, но разнообразие уникальное. Ребята со всех этажей приходили полюбоваться.

— Сколько в общей сложности?

— Тысяч на десять. Ну, что, начинается следствие… Откуда, спрашиваем, другие вопросы задаем. А он…

— А он говорит, что слабость проявил, хотел, мол, человеку помочь, что никогда больше заниматься такими нехорошими делами не будет ни за какие деньги,— быстро сказал Демин.

— Все именно так,— подтвердил Кувакин.

— Что он собой представляет?

— А, ничего особенного. Малограмотный проходимец с несколько повышенной наглостью, которая выражается довольно странно — Татулин совершенно бессовестно прикидывается дураком. Когда-то учился в радиотехническом техникуме, но не закончил. Выгнали за спекуляцию. Занимался этим малопочтенным делом чуть ли не на лекциях. Устроился в механизированную колонну диспетчером. Выписывал путевки, оформлял документы, вел какой-то учет. Брал взятки у водителей. Небольшие, но постоянно. Водители мне рассказывали, что к нему в окошко без трояка и не суйся, даже если хочешь спросить, который час. Последнее время работал снабженцем. Что его всегда подводило, так это нетерпение. Никак не мог смириться с тем, что кто-то живет лучше его. И он ударился в торговлю магнитофонами. Остатки образования позволяли ему весьма значительно рассуждать о достоинстве и недостатках какой-то модели — среди спекулянтов большим спецом стал. Мужик на пятом десятке, но не женат. Думаю, из экономии. Живет с мамашей.

— С мамашей его я сегодня утром беседу имел.

— Ага… По моим следам, значит идешь.

— Кстати, она упомянула какую-то женщину… Ну, которая его якобы на это дело подбила…

— Ха! — рассмеялся Кувакин.— Ты, Валя, даешь! Он мне каждый день женщин называет, с адресами, именами и прочими опознавательными знаками.

— Скольких уже назвал?

— Четырех.

— Селиванова есть среди них?

Кувакин выдвинул ящик стола, достал тоненькую серую папку и начал медленно переворачивать листки дела.

— Есть и Селиванова,— наконец сказал он.— Но мы пока ее не отрабатывали.

— Не придется ее отрабатывать,— сказал Демин.— Сегодня утром она выбросилась из окна.

— Ого! — присвистнул Кувакин.— Значит, и у меня труп.

— Один на двоих, Коля. Так что дела придется объединить. Вместе будем работать. Скажи, в какой связи он называл женщин?

— Говорил, что это люди, которые дали ему валюту для продажи. Но каждый раз оказывалось, что названная женщина не имеет никакого отношения к валюте. Понимаешь, в сумочке, кроме денег, мы нашли клочок газеты и там, на полях записан курс валют — сколько стоит в рублях, к примеру, фунт, доллар, гульден и так далее. Список составлен не Татулиным. Мы взяли образец его почерка и сопоставили. И ни одна из названных женщин тоже не писала этой записки. Отсюда вывод — он назвал не тех.

— Может быть, лучше сказать — не всех.

— Скорее всего. Вот эта записка.

Демин осторожно взял клочок газеты и начал внимательно рассматривать его. Записка была написана красной пастой, шариковой ручкой. Остроголовые, корявые буквы к концу строки становились мельче, опускались вниз — человек, писавший записку, видно, не любил переносов и все слова старался втиснуть до края листка.

— Ну, что скажешь? — спросил Кувакин.

— Почерк интересный. Скорее всего женский. Но писала не Селиванова. Ее почерк я уже знаю. Писал, видимо, человек с высшим образованием — почерк испорчен конспектами. Когда во что бы то ни стало нужно поспеть за преподавателем, когда это приходится делать часто, много, долго, несколько лет, почерк превращается вот в такие каракули. И заметь, автор не признает заглавных букв. Это просто крупно написанные обычные. Грамотный человек… Названия стран, валют написаны без ошибок, причем иностранные слова знакомы автору, написаны с ходу, легко. Когда слова неизвестны, их по буквам переписывают, а здесь — с этакой небрежностью… Что еще… Судя по всему, автору, вполне возможно, приходится пользоваться пишущей машинкой или услугами машинисток.

— С чего ты взял? — с сомнением проговорил Кувакин.

— Очень четкие абзацы. Отбивка, красная строка, абзац — все это ярко выражено. И еще — почерк, несмотря на то, что некрасивый, ужасный почерк, в то же время очень разборчивый. Машинистки не любят копаться в каракулях.

— Слушай, да ты прямо колдун!

— Нет, пока только учусь,— усмехнулся Демин.— А написано на стекле или на полированном столе.