Виктор Пронин - Ночь без любви. Повести

— Сказать «нет» — совестно, в этом не признаются, сказать «да»… Врать не хочется.

— Тяжелый случай. А почему, Костя?

— Не знаю… Я вот машину балую.

— А я бы подошла тебе?

— А говоришь, не пила.

— Отвечай на вопрос!

Костя тронул ее короткие светлые волосы, провел тыльной стороной ладони по щеке. Она была более свободна в словах, могла говорить о чем угодно и заходить в этом разговоре как угодно далеко. Он не мог. Что-то мешало. Может, подчиненное положение, шоферская зависимость. «Как просто у нее получается, — подумал он, — как просто. Повеситься хочется от этой простоты. Послушаешь ее, посидишь рядом… И начинаешь сомневаться в самом очевидном, собственная добродетель, кажется, и гроша ломаного не стоит. Да что там гроша — о ней заикнуться стыдно. Надо же, до каких времен дожили — честность, искренность, наивность приходится скрывать, как что-то позорное…»

— Так что? Подхожу я тебе? — настаивала Таня.

— Много выпила?

— Вообще-то… Сама не заметила как… Уж очень Анатолий настаивал. Даже не знаю, зачем ему это понадобилось…

— Действительно! Ни за что не догадаться!

— Кончай язвить! Значит, не гожусь? Не подхожу?

— Годишься, Таня. И сама знаешь. Если б не знала, не спрашивала бы… Тебе же не ответ нужен, хочется еще раз меня мордой ткнуть…

— Опять за свое! Так нельзя, Костя. Знаешь, на кого ты похож? Ты напоминаешь мне свадебную машину. Катят все в лептах, шариках, бантиках, куклах на радиаторах, колокольчики над крышей… Едет жених и больше всего боится, чтобы шарики не лопнули, чтоб не зацепились за забор, за столб, за дом… Не надо, Костя. Это от слабости. Нельзя же всю жизнь ездить в свадебной машине.

— Нет, — сказал Костя. — Я не так уж и слаб. Ведь самолюбие Анатолия не испытываешь? Почему? Заранее приняла, что он имеет на него право. Воздушных шариков на нем навешано не меньше, но ты себя ведешь как гаишник — останавливаешь все движение, чтоб, не дай бог, никто его не зацепил. Все ясно, он начальник управления, у него в подчинении сотни таких, как я, а если он над нами, значит, и выше нас, и лучше…

— А разве это не так? Разве это не так, Костя?

— Нет. Как шофер я даже лучше, чем этот любитель самолетов, как начальник стройуправления. Поладить с ним несложно — ублажай, и все. И не говори мне, что у вас любовь или что-то в этом роде. Знаешь, со стороны виднее. Вы уже покатились… Набрали скорость. А что впереди, догадаться нетрудно.

— Думаешь, покатились? — растерянно переспросила Таня. — Костя, ты знаешь его жену? Что она такое?

— Он от нее не уйдет.

— Красивая?

— Не сказал бы… Тебе в подметки не годится.

— Умная? Умнее меня?

— И здесь можешь быть спокойна. Она не дура, нет. Но она… курица. У нее все решено раз и навсегда. Все знает, все понимает. Но лучше всего знает, что сколько стоит, что на что меняется, какова доплата… тем и живет. Успокоилась. И напрасно.

— Почему?

— Она не знает Анатолия. С ним нельзя успокаиваться. Но от нее он не уйдет.

— В чем же дело! Детей у них нет… А, Костя?

— Дело в должности. Это для него главное. Развод повредит ему, сделает уязвимым, уменьшит зарплату. Кроме того, он может лишиться этой вот машины… И тогда не сможет… Не сможет дружить с такими девушками, как ты, поступать, как ему хочется, ездить на самолеты смотреть. Он думает, делает, говорит только то, что от него требуется, что от него ждут, за что ему платят деньги.

— Невысокого же ты мнения о своем начальстве.

— Шоферам позволено. Если это не отражается на их работе.

— Непонятно вот только, почему ты всего-навсего шофер?!

— А кем бы ты хотела меня видеть?

— Занимай кабинет Анатолия.

— И тогда ты посмотришь на меня ласковее?

— Да, Костя. Тогда я стану совсем ласковая. А ты перестанешь думать о воздушных шариках.

— И что происходит с людьми! — Костя ударил кулаком по столбу. — При хорошей должности уже не имеет значения, дурак ли этот человек, сволочь ли он, вор! Он попросту обязан воровать, обязан блудить, подличать, может быть, никто не заподозрил его в слабости, лишь бы доказать, что его не собираются снимать, что его положение прочно и незыблемо!

— Ты говоришь об Анатолии?

— Думаешь, сверхурочные за эти вот поездки он платит из своего кармана? И за бензин тоже? А машина обломается, он что же, за свои деньги будет ее ремонтировать? А коньяк он пьет за свои? За свои коньяк никто не пьет. И делают его не для тех, кто пьет за свои.

— Костя, — Таня положила ему руку на плечо, — не надо считать чужие деньги, ладно? Мне почему-то не нравится это занятие. Если уж мы начнем… нам ни на что другое не останется времени. В мире столько денег и столько людей, которые владеют ими без достаточных оснований… которые тратят их пошло, бездарно, оскорбительно для окружающих… Не будем, ладно? Вот смотри — рядом с тобой стоит красивая женщина… Неужели она не стоит твоего внимания? — Таня стояла, прислонившись к столбу, сложив руки на груди. Поза вроде и вызывающая, но была в ней какая-то беззащитность. Костя отвел ее волосы в сторону, заглянул в глаза.