В газете было очень много домыслов о том, почему все эти события произошли так близко друг к другу и почти одновременно, и нет ли между ними какой-то связи, но очень мало фактов. До сих пор появлялись все новые очевидцы, а власти разыскивали людей из «мерседеса». Всех обладавших какой-либо информацией просили связаться с полицией.
Шанс пребывал в прежнем состоянии и безуспешно пытался заставить себя вспомнить. Ему пришло в голову, что Жан-Батист недолго увлекался гипнозом. Предположив, что от гипноза может быть толк, Шанс позвонил в бизнес-центр, но узнал, что здоровье француза внезапно ухудшилось. Его друг был в здании, но заперся у себя в квартире и не отвечал на звонки.
В отсутствие достоверных фактов оставалось лишь работать с тем, что было. Без сомнения, Шанс с Блэкстоуном стояли рядом и могли дотянуться друг до друга. «Старлайт» столкнулся с «мерседесом». Гудели автомобильные сигналы, но тут уже начиналась область догадок. Автомобильные сигналы должны были гудеть. Металл – скрежетать и прогибаться. Стекло – биться. Всякий, кто находился хотя бы в относительной близости от столкновения, обязательно обернулся бы посмотреть, что происходит. И Шанс должен был воспользоваться возможностью и вонзить нож Блэкстоуну в грудь, куда-то в район второй пуговицы на голубой рубашке, которую носил детектив… И, кажется , это произошло… кровавый красный цветок расцвел на груди… ритм останавливающегося сердца ощущался даже через сталь, устремившуюся к дуге аорты…
Но еще Шанс мог вспомнить с той же или даже б о льшей ясностью и что-то другое. К примеру, в мельчайших деталях воспроизвести в уме бунгало, оформленное в отвратительных желтых и коричневых тонах, жаростойкий пластик с огуречным узором, глухие жалюзи на проржавевшем металле – в конце концов, «Голубой дельфин» построили в шестидесятые, в десятилетие его рождения. По идее, в мотеле за это время должны были сделать ремонт, но, конечно, у хозяев такого желания не возникло. В номере пахло застарелым табачным дымом и моющими средствами, на внутренней стороне двери висел жалкий список правил, запрещающих курение, громкую музыку и танцы, но не откровенное убийство. А из того, что Шанс знал о событиях на парковке, можно было с очень незначительными усилиями вывести дальнейшую цепь событий…
Он мог обнаружить ее … сидящую на кровати, с глазами круглыми, как у оленя в свете фар, и сразу понять, что облажался, что Большой Ди был прав, что на самом деле Блэкстоун позвал его не на разговор, а для того, чтобы Шанс умер в безвкусном мотеле вместе с сумкой, в которой лежал древний компромат, и разве можно было бы представить в такой ситуации иной вариант кроме того, что его, типичного докторишку, кто-то шантажировал, но ситуация вышла из-под контроля? Но что Блэкстоун задумал относительно Жаклин? Предполагал ли, что ее тоже найдут мертвой здесь или в каком-то другом уголке планеты, или ничего подобного не должно было произойти? Теперь это едва ли имело значение. И все же… Реймонд Блэкстоун должен был ощущать, что вот-вот добьется своего, вот-вот избавится хотя бы от одного из них, а может, от обоих, он уже предвкушал победу, и вдруг ему в колеса вставили несколько здоровенных палок… А дальше, возможно, в дверь ворвался Большой Ди… Или, может быть, это был сам Шанс ? Может, именно тогда он пустил в ход нож, а если нет, то почему сейчас вспомнил об этом? Все, вплоть до последней детали жалкого, залитого кровью номера? Чего он не мог объяснить логически, так это того, как после всего ужаса очутился на песке Оушен-бич. Пляж и номер мотеля – это взаимоисключающие варианты, разве нет? Но с другой стороны – и вот тут-то и начинается настоящая неразбериха – так же верно (а подобное случается, особенно в ситуациях вроде тех, которые он описал детективу Ньюсому), что в определенных случаях, включающих как амнезию, так и посттравматический стресс, самые живые, подробные воспоминания пациента могут оказаться полнейшей выдумкой, а происшествия на пляже и в мотеле, если судить с точки зрения общепринятых стандартов, от начала до конца, в любом виде или даже в сочетании, настолько невозможны, что, скорее всего, являются горячечным бредом, вымыслом, а не опознаваемой реальностью, и почему бы тогда, в конце концов, не быть снисходительнее к себе? Почему бы не смешивать и не сочетать осколки памяти, будто они – не более чем цветные стеклышки в детском калейдоскопе, по случайному капризу перераспределяющиеся и создающие новую картину, подчиняясь легкому повороту запястья?
Читать дальше