Варвара Клюева - День Гнева [СИ]

— Между прочим, за что Угрюмый так ненавидел ярких? — поинтересовался Чуткий.

Термин «яркие» весьма и весьма приблизителен. Все одушевленные сущности Межмирья делятся на четыре типа, разнящиеся между собой способностью излучать, поглощать и отражать эмоции. Прибегнув к аналогии взаимодействия света с веществом, эти типы можно условно назвать «яркий», «матовый», «темный» и «прозрачный».

— Вы обратили внимание: практически всех ярких он воплотил в женщин?

— Думаете, это признак ненависти? — вступил в дискуссию новый собеседник. Его окружало спокойное бело-голубое свечение, но мелькание алых искр показывало, сколь обманчива эта невозмутимость. — Как же тогда назвать отношение Угрюмого к прозрачным и матовым, коих он превратил в свою флору и фауну? Задумывались ли вы в своем земном воплощении о том, что чувствует лошадь, весь свой век проработавшая на людей и приведенная на бойню?

— Да, это ужасно, — согласился Чуткий. — Но моя героиня тоже всю жизнь пахала, как лошадь. В тридцать лет вены повылезли, точно у старухи. Руки потрескались, никакие мази не помогали. Да и денег на них, на мази, все равно не было. Денег вечно не хватало. В иные дни даже ребенку на еду. Знаете, каково матери утешать плачущего от голода малыша? И сколько таких матерей было в том захолустном городишке! Кто совсем без работы, кому повезло чуть больше, но платят гроши, да и те от случая к случаю. Матери бьются, как рыбы об лед, а отцы пьют горькую или вовсе сваливают искать лучшей доли. Пусть где-то там дети голодают, им-то что? Глаз не видит сердце не болит. Знать, Угрюмый возлюбил одних темных, раз сделал их мужчинами, хозяевами своего мира.

— Возлюбил? Нас?! — хором возмутились подорвавшиеся на одной бомбе экс-израильтянин с экс-палестинцем.

— Да мой араб в детстве сам пух от голода! — Ореол бывшего террориста, словно отрицая термин «темный», полыхнул огненными разводами. — Мать в двадцать два года сгорела от перитонита — аппендоктомия была не по карману. Отца унес исламский джихад, а дядька кормил чужого щенка преимущественно пинками.

— А у моего еврея сгноили отца в Бухенвальде! Беременная мать успела бежать в Америку, где ее чудом спасенного сыночка-жида исправно лупили сыновья итальянцев, латиносов, англосаксов и прочих ревностных христиан. А перебравшись в шестидесятом в Землю обетованную, он испытал на собственной шкуре и религиозные чувства правоверных мусульман.

— По-моему, Угрюмый ненавидит абсолютно всех, — включился в беседу еще один прибывший темный. — Мой персонаж не жаловался на голод, холод, болезни или побои. Он родился в богатой семье и имел все, что ни пожелаешь. Что не помешало ему спиться от ненависти и отвращения к себе. Сознание собственной греховности и никчемности отравило ему жизнь. Никогда, ни разу ему не удалось почувствовать себя счастливым.

— Упоминать о счастье в мире Угрюмого — верх нелепости, — заметил очередной пузырек. — Даром, что ли, родилась легенда о мудреце, уложившем всю историю человечества в одну фразу: «Люди рождались, страдали и умирали». Если кому-то и удавалось испытать счастье, то лишь для того, чтобы потом сильнее мучиться. Выше вознесешься — больнее будет падать. Моя земная ипостась побывала на самой вершине — весь мир готов был носить ее на руках, — а умерла от СПИДа в одиночестве и нищете…

Один за другим всплывали все новые пузырьки и, булькая от ярости, наперебой перечисляли свои претензии к только что оставленному миру. Пространство перед Домом полыхало всеми оттенками красного. Лишь один робкий «голос» прозвучал в защиту Угрюмого:

— Но ведь было же у него и хорошее…

В ответ ему налетел шквал.

— Хорошее?! Все хорошее Угрюмого — бездарный плагиат! Небо и звезды он спер у Мечтателя…

— А моря и океаны — у Переменчивого, только Угрюмый превратил их в убийц и населил злобными тварями…

— Его вино — это тот же веселящий нектар Грациозного, только с придатком в виде похмелья и цирроза!

— А птицы — изобретение Затейника. Помните, как мы парили над просторами Велеи, как сражались с ветром? Ах, какой прекрасный был мир!

— Мне больше полюбился Лахис Отшельника, где каждому дозволялось выбрать себе тело по вкусу. Славно мы тогда позабавились!

— Если уж говорить о забавах, то в них непревзойденным мастером был Непоседа со своим Лабиринтом. Помнится…

— Словом, украл лучшие идеи прежних Создателей и все их испоганил. А что родил он собственным воображением? Только многообразные способы издевательства над живыми тварями. Тут ему нет равных.