Варвара Клюева - Счастливая примета [СИ]

— Гошенька, милый, что бы я без тебя делала? — воскликнула Эмма, когда я втащил на кухню две позвякивающие сумки и осторожно водрузил их на стул. — Пирожка хочешь? Только из духовки.

Я вдохнул упоительный аромат свежеиспеченной сдобы, сглотнул слюну и покачал головой.

— Позже, Эмма Самсоновна. Сейчас лучше ёлку поставлю. Илья Сергеич уже спрашивал, не знаю ли я, где топор.

Она рассмеялась запрокинув голову — от души. Ее смех, может быть, не самый мелодичный, казался мне прекраснейшей музыкой на свете.

— Тогда, конечно, срочно бежать и спасать! Илюша и топор — губительное сочетание. — Тут Эмма погладила меня по щеке и сказала с теплотой, от которой у меня защемило сердце: — Спасибо тебе, Гошик.

Я сидел на лоджии, обтесывал ёлкин ствол, подгоняя его диаметр под дыру в крестовине, и думал, что за эту женщину умер бы без колебаний. А ради права называть Эмму мамой даже женился бы на Лильке. Правда, Лилька вряд ли примет мою жертву. Могу поспорить: сделай я ей предложение, эта язва поднимет меня на смех и будет потешаться всю оставшуюся жизнь. И почему у Эммы нет других дочерей? Из нее получилась бы такая замечательная многодетная мама…

За свою жизнь я не встречал другого человека, который приносил бы в этот мир столько тепла, уюта и радости. Эмма подбирала, согревала, привечала и обихаживала любое одинокое несчастное существо, которое попадалось на ее пути — от бездомного котенка до парализованной старушки-соседки. И делала это без какого-либо напряжения — так легко и естественно, словно забота о «сирых и убогих» не стоила ей ни малейшего труда. Улыбчивая, веселая, доброжелательная, она ни разу на моей памяти не пожаловалась на усталость или плохое настроение. И ни о ком не сказала дурного слова.

Помню хмурое ноябрьское утро. Мать ведет меня в детский сад и шипит, чтобы я быстрее перебирал ногами. Я стараюсь изо всех сил, но все равно не поспеваю за ней. Тогда она тащит меня волоком, крича, что я дрянной мальчишка, и из-за меня она опять опоздает на работу. На ее крик оборачиваются девочка и женщина, что идут впереди. Я узнаю Лильку, которая ходит в мою группу, и ее маму, Эмму Самсоновну.

— Галочка, вы торопитесь, — с сочувственной улыбкой говорит Эмма. — Давайте я отведу детей сама. Мне несложно, ведь я работаю дома.

С тех пор в садик меня отводила Эмма. А потом стала и забирать, так что я больше не таращился в темноту за калиткой, высматривая маму под раздраженное брюзжание воспитательницы. А когда мы с Лилькой пошли в школу, Эмма спасла меня от группы продленного дня, уговорив маму, что и мне, и Лильке, и самой Эмме будет гораздо лучше, если вторую половину дня я буду проводить у них дома.

Этот дом стал для меня по-настоящему родным. Здесь я научился писать свои первые буквы, пришивать первые пуговицы и даже печь первые пироги (ну и уродцами они были!) Здесь меня хвалили и утешали, помогали делать уроки, играли со мной, читали книжки. Здесь меня кормили самой вкусной едой и дарили самые лучшие подарки ко дню рождения. Здесь я с пятилетнего возраста встречаю Новый год — самый любимый мой праздник.

Я как раз установил ёлку, когда длинный триумфальный звонок возвестил о Лилькином приходе.

— Сдала! Сдала последний зачет! — пропела она, расцеловав мать и пихнув меня кулаком в бок.

— Умничка! — обрадовалась Эмма. — Обедать будем?

— Не успева-аю! — жалобно проныла Лилька, потом втянула носом воздух и распорядилась деловито: — Лучше принеси пирожков, я пожую, пока мы с Гошкой будем ёлку наряжать. Ты ёлку-то поставил, копуша? — Это уже мне.

Пока мы наряжали ёлку, пришли Фима и Катя — еще два постоянных участника наших новогодних посиделок.

Фима — тридцативосьмилетний педант и зануда, способный своими речами с бесконечными уточнениями и пояснениями умерщвлять мух — еще два года назад был безнадежным холостяком. Но однажды Эмма, поехав в издательство с очередной порцией корректуры, вернулась с заплаканной молодой женщиной и трехлетним пацаном. Лицо женщины было распухшим — не столько от слез, сколько от побоев. Парнишка испуганно жался к матери и от шока не мог говорить. Эмма сообщила домашним, что мальчика зовут Ваня, а его маму — Ксюша, и что они пока поживут здесь. Полгода спустя Фима — частый гость этого дома — посватался к Ксюше (которая к тому времени развелась с драчливым сукиным сыном) и стал счастливым мужем и отцом. Теперь Ксюша ждет второго ребенка.