Варвара Клюева - Сё вид отечества… Этюд [СИ]

Гомон у подъезда стоял жуткий. Вовка Смирнов, уснувший только с восходом, сопротивлялся экстремальной побудке изо всех сил: зажал уши между плеч, обхватив голову руками, зарылся поглубже в ворох тряпья, служившего ему постелью. Но безошибочно узнаваемый визгливый голос Сирены эту жалкую звукоизоляцию пробивал только так:

— А я предупреждала!.. Сколько раз!.. Притон!.. Докатились!

Её пронзительным воплям вторил бабий хор тоном пониже:

— Алкаши… допились… управы на Смирниху нет… только взятки брать…

«Материны клиенты чего-то натворили, — тоскливо подумал Вовка. — Сейчас Вадимыч мамку и ейного рукосуя вздрючит, а прилетит опять мне. Нет бы этого живодёра в обезьянник пристроить… До чего же гнусное лето!»

В отличие от подавляющего большинства сверстников, Вовка летнюю пору не любил. Некуда ему летом приткнуться. Школа закрыта, дворовая пацанва на каникулы разъезжается. Мать, помахавши с утра полчаса метлой, остальное время торчит дома. А с ней и хахаль, который по случаю «высокого сезона» тунеядствует, накачиваясь дармовым самогоном сожительницы. Стоит Вовке сунуться в хату — водички попить или (вот наглость-то!) перехватить жратвы, — его обкладывают матюками. Это ещё если повезёт, и «отчим» не прибегнет к своему излюбленному методу воспитания.

Приходится бедному пацану целыми днями болтаться по городу, подбирать объедки в «тошниловках» и пивнушках, чтобы не сдохнуть с голоду, бегать и прятаться от неприкаянного хулиганья, гоняющего чужаков со своей территории. А в этом году ещё и погода гнилая. Весь июль лило, не переставая, вот и август начался с дождя…

— Тихо! Р-разойтись по квартирам! — рявкнул участковый Вадимыч, перекрывая галдёж. — Сидите и ждите, пока мы не придём снять показания.

Противно запищал, открываясь, магнитный замок, гам подутих, переместившись в гулкую утробу подъезда. Вовка выкопался из груды тряпья и осторожно выглянул из-за балконного бортика. Кажется, никого. Самое время линять. Вон, уже верещит вовсю звонок в квартиру, сейчас Вадимыч устроит здесь баню.

Вовка ухватился за перила в торце балкона, подпрыгнул, подтянулся, уселся на жёрдочку, свесив ноги по ту сторону балконного ограждения, потом сполз и осторожно нащупал ступнёй опору — кирпичный выступ, который опоясывал дом на уровне второго этажа. Выступ узкий, но, прижавшись к стене спиной, не так уж трудно пройти по нему пару метров и спрыгнуть на крышу подъезда, а слезть оттуда вообще ничего не стоит. Но, когда Вовка, уже решивший, что побег удался, лёг на крышу животом, свесив ноги, его ухватили за пояс и поставили на асфальт.

— Так-та-ак, — шутливо-зловеще протянул стоявший под козырьком чувак. — Пока мои коллеги в поте лица своего совершают поквартирный обход, самые ценные свидетели разбегаются через окна!

Он нисколько не походил на копа. Ни на лоснящегося мурлом пузатого Вадимыча, ни на хмурых бобиков, которые кучкуются в соседнем квартале перед зданием полиции в сбруе, увешанной стволами и дубинками. Длинный и узкоплечий, прямые светлые патлы торчат в стороны, точно солома из птичьего гнезда, под потешными домиками бровей — небесные глазки в белёсых ресницах, мордаха круглая и розовая, как у поросёнка. Лох, решил Вовка и дёрнулся было удрать, но длинная оглобля взметнулась стремительно, как змея в броске, и плечо мальчишки оказалось в плену чрезвычайно цепких пальцев.

— Да с чего ты взял, что я свидетель? Ничё не видел, ничё не знаю. Пусти-и! — заныл Вовка.

— Не могу. Жаль, что ты так торопишься, но сначала придётся тебе со мной побеседовать.

— Ты что, нарочно тут караулил? Кто-то засёк, что я лазаю через балкон, и меня спалил?

— Нет, это мне просто повезло. — Не выпуская Вовкиного плеча, парень нагнулся, поднял с асфальта бычок и метким щелчком отправил в урну, стоящую у лавки метрах в пяти от подъезда. — А ещё говорят, что курильщики плохие работники. Я так понимаю, что ты — Владимир Смирнов из пятой квартиры? А я старший лейтенант Краюхин, Егор Сергеевич. Оперуполномоченный ОУР третьего отдела полиции. Но тебе как особо ценному свидетелю разрешаю называть меня просто Егором.