Александр Тамоников - Время мертвых

— Вы правы, — кивнул Якушин, — человек умер — уже тяжелое бремя. А похоронные конторы и бюрократы только усугубляют его. Мы стараемся в нашей организации бороться с подобными проявлениями… Кстати, именно по причине дороговизны ритуальных услуг европейцы еще при жизни открывают похоронные счета, чтобы в трудный час вопросы финансов не беспокоили родных. Если нет похоронного счета, а у родни мало денег, заказывают кремацию — она дешевле. Если совсем плохо с финансами, а это в основном эмигранты — то подписывают договор со специальными службами, и тела увозят на кремацию в Чехию, где процедура дешевле… Пойдемте дальше, Алла Михайловна. Перед нами — католический раздел, плюс кусочек знаменитого Мавзолея — основной, скажем так, кусочек…

— Потрясающе, Сергей Борисович, — восхищенно пробормотала женщина, — ваш охват похоронной темы просто впечатляет. Затруднюсь даже сказать, чего здесь нет…

— Шкаф Дэйви Джонса еще не подвезли, — проворчал я, прикусил язык, но дело уже было сделано.

— Ой, — сказала женщина, резко повернулась и, кажется, тоже прикусила язык.

— Не утерпели, Никита Андреевич, — усмехнулся Якушин. — Давно осязаю ваше присутствие на заднем плане.

— Прошу прощения, — смиренно сказал я.

— Все в порядке, я же сам вас вызвал. Присоединяйтесь к нашей компании. Познакомьтесь — это Алла Михайловна Незнанская, сотрудница Института этнологии и антропологии имени Н. Миклухо-Маклая. Является ведущим сотрудником Центра этносоциологии; направление работы, если не ошибаюсь — этнические культуры и социальные структуры.

— Все верно, Сергей Борисович, — улыбнулась женщина. — Институт находится в Москве на Ленинском проспекте, я работаю в нем почти шесть лет. Собираю материал для кандидатской диссертации по теме «Ритуальные обряды XIX века в Сибири, на Урале и на Дальнем Востоке». Я поражена, — не пожалела она крупицу лести, — возможно, в вашем музее есть не все, что мне нужно для работы, но очень многое…

— Алла Михайловна уже четыре дня в нашем городе, — сообщил Якушин, — остановилась в гостинице «Ривер-Парк» и еще неделю будет ездить в наш музей, как на работу. Расстояния, конечно, большие…

— Я арендовала машину, — сообщила Незнанская, — маршрут сообщает навигатор, а ваши пробки ничем не лучше, да, собственно, и не хуже столичных. Надеюсь, мое присутствие не помешает вашей работе?

— Ну, что вы, мы всегда рады помочь коллегам. Я хорошо знаю вашего директора, который и попросил о содействии… А это частный детектив Никита Андреевич Ветров, сотрудничает с нашей организацией на договорной основе и уже распутал несколько сложных дел, связанных с артефактами.

В глазах Сергея Борисовича заблестели лукавые огоньки. Мне вспомнилось последнее дело, связанное с гробницей некоего древнего товарища, и в горле застрял ком. Пришлось откашляться.

— Очень приятно, Никита Андреевич. — Женщина протянула руку.

— Мне тоже очень приятно, Алла Михайловна… — у нее была располагающая внешность, и все какое-то круглое. Круглые ладошки, круглое лицо, и даже имя с отчеством были круглыми — язык перекатывался, когда приходилось их произносить. Она поступала правильно, выбирая темные цвета в одежде. Но доля «утолщенности» не мешала ей выглядеть изящно и с шармом.

— Прошу прощения, — вдруг нахмурилась Алла Михайловна, — а что там со шкафом Дэйви Джонса, который еще не подвезли?

— Никита Андреевич шутит, — поморщился Якушин, — «Шкафчик Дэйви Джонса», «сундук Дэйви Джонса» — сленг английских, а потом и американских моряков. Упомянутый товарищ — злой дух, живущий в море. Умерших от болезней или погибших в бою моряков заворачивали в саван, утяжеляли грузом и сбрасывали в море, где они и покоились на дне. Традиция получила название «залечь в шкафу Дэйви Джонса». Сейчас она практически забыта — поскольку не нравится родственникам умерших моряков. Вы замерзли, Никита Андреевич? — подметил Якушин.

— Все хорошо, — отмахнулся я, — обычный аномальный август.

— Слова настоящего сибиряка, — улыбнулся Якушин. — Что вам еще показать, Алла Михайловна?

Мы стояли у силиконовой мумии Владимира Ильича Ленина. Не сказать, что вождь пролетариата лежал, как живой (кто же видел его живого?), но впечатление производил сильное. Оригиналом я имел честь любоваться еще в школьные годы, когда родители возили меня в столицу. Копия явно выглядела лучше. То, что лежало в Мавзолее, было древней мумией — серой, страшноватой. То, что находилось в музее смерти, походило на человека, который ненадолго задремал, скоро очнется и продолжит свою многотрудную деятельность по становлению «самого справедливого в мире государства». Мумию окружал пышный кумачовый балдахин в форме шатра. Экспонат притягивал, возле него постоянно кто-то находился.