Елена Михалкова - Кто остался под холмом

– Где девочка?

– Я ничего не сделал, – с ужасом забормотал мужчина. – Я ничего не сделал!

– Ты ответь, пожалуйста, – ласково попросил Бабкин, – и больше от тебя ничего не потребуется.

– Я не понимаю!

– Где. Марта. Бялик.

– Кто это?! Не знаю, я ничего не знаю!

Бабкин неторопливо выпрямился.

– Серега! – предупреждающе сказал Макар.

– Не трогай! Сволочь! А-а-а! Убивают! – вдруг завизжал пленник. Вопль снова перешел в хрип, когда Бабкин сжал пальцы на его горле.

– Мы не из полиции, – без выражения сказал он. – Нас наняли, чтобы найти ребенка. За него хорошо заплатят. Мертвая она, живая – мне, в общем, без разницы. Я просто зарабатываю на кусок хлеба. Ты мешаешь мне делать мою работу.

– Я скажу, сукой буду, скажу… – зачастил мужчина, глотая слова. – Мужики, вы попутали… ну чо вы, я же не этот! Вы чо, думали, я тут малолеток жарю? Да… вы чо! У меня с грызунами никаких дел не водилось… Матерью клянусь!

– Стоп! – сказал Макар.

Пленник осекся.

Илюшин присел перед ним, наклонив голову. Мужчина в страхе скосил на него глаза, вскрикнул, почувствовав прикосновение, и задергал плечами, как бескрылая птица, пытающаяся взлететь.

– Серега, глянь!

Макар закатал пленнику рукава до локтей. Запястья и предплечья на обеих руках были забиты синими татуировками.

– Ну, сиделец, – неохотно признал Бабкин.

Илюшин поднял глаза и прищурился, рассматривая Карнаухова с отстраненностью палача, оценивающего не облик приговоренного, а лишь толщину его шеи.

– Бритва есть?

– А-а-а! – Мужчина забился, как рыба.

– Не догадался захватить. Но личико ему поправляли добрые люди, и не раз. Что тебя смущает?

– Жаргон.

– Да он комедию ломает, Макар! Это спектакль! Времени сколько прошло, подумай сам. Он десять раз уже мог присесть – отсюда и жаргон.

Илюшин с сомнением покачал головой.

– Приотпусти его слегка, пока он концы не отдал.

Пленник засипел, вдыхая воздух.

– С первого раза, – мягко попросил Макар, глядя на него снизу вверх, – с первого, это важно, рассказываешь, кто ты такой и что здесь делаешь.

– Андрей меня зовут, – выпалил тот, не раздумывая. – Андрей Тарасов!

– А по документам ты Илья Пырьев.

Пырьев-Тарасов сглотнул и начал рассказывать, отрывисто, словно отбивая мячи.

История его была проста. Пятерых членов банды, грабившей склады и магазины, взяли на шестой год их деятельности, и одному из них, единственному, на чьих руках не было крови, предложили сделку. Четверо отправились за решетку надолго, пятый вышел на свободу шесть лет спустя.

Он уехал в другой город. Сначала у него появилась работа, потом женщина, и он уже совсем было решил, что его поезд отправился по другой ветке, когда до него дошли известия о бывших подельниках.

Новости были такими, что он бежал из своей новой жизни в тот же вечер, бросив и работу, и жилье, и женщину, которой напоследок крикнул убираться немедленно из этой квартиры. Женщина была неглупая: он знал, что она последует его совету.

Страх гнал его подальше от больших городов, хотя именно там затеряться было проще всего. Кто-то из дальней родни упоминал Беловодье, и он поехал туда, не представляя, что его ждет.

Городок ему неожиданно приглянулся. Здесь царило спокойствие без тоски, и даже зима не вгоняла в уныние, как прежде, а радовала: много снега и солнца, прозрачный синий лед на озере, сугробы у леса – как плохо замаскировавшиеся караульные снеговики.

У него оставалось немного денег от прошлой жизни. Паспорт на другое имя он выправил давно, прибегнув к помощи старого друга. Средств хватило на мастерскую. Может быть, хватило бы и на комнатушку, но он неожиданно для себя приобрел по объявлению пасеку – семидесятилетний владелец начинал слепнуть, и его забирала к себе родня. Старик едва не плакал от радости, что пчелы окажутся в надежных руках. Руки у него действительно были хорошие, он все детство помогал деду, разводившему пчел.

Единственное, что не давало ему покоя, – мысль о том, что в конце концов до него доберутся, как добрались в том городе, где он едва не женился. Каждый раз, когда открывалась дверь мастерской, у него подпрыгивало сердце. Успокаивался он только на пасеке: его поддерживала странная детская вера в то, что пчелы его защитят.

– Они меня за этот год не ужалили ни разу, – сказал он, шмыгнув носом. – Потому что с пониманием… И, это, место тут годное. Лес сухой, редкий, пчелы любят такой. А чабреца вокруг сколько! Вереск растет, малины полно, дягиля…