Мэри Стюарт - Костер в ночи. Мой брат Майкл. Башня из слоновой кости [сборник]

Я даже не поглядела в зеркало.

Я ворвалась в Фивы и выскочила, по-прежнему по левой полосе, на широкое шоссе, ведущее в Ливадию и Дельфы.

Длань Гермеса, покровителя путников, явно простиралась надо мной. Лошадиная ярмарка в Ливадии вкупе с соответствующим празднеством запрудила улицы, но зато потом мне ничего не мешало, не считая неторопливых маленьких караванов селян, едущих на мулах и осликах на торжище, да однажды мне встретился цыганский табор — самый настоящий — верхом на мулах и пони в ярких попонах.

Я проехала Ливадию, и вскоре пейзаж начал меняться. Не греющие душу пошлые виды Аттики и утомляющее сочное цветение равнин отступали назад и забывались под натиском гор. Дорога пошла вверх и запетляла посреди бурых ребристых склонов, из-за которых все вокруг казалось изрезанным и помятым. На дне крутых бесплодных ущелий белели извивы пересохших рек, словно сброшенная змеиная кожа. На обезвоженных склонах виднелись желтоватые кустики высохшей травы, оползни и трещины. Все выше и выше вздымалось кольцо гор, обнажалась земля, расписанная широкими мазками в различные цвета, переходящие из рыжего в охру, из охры в жженую умбру, а затем в цвет львиной гривы, и все это горело неописуемым, восхитительным светом. А венцом этого великолепия был серый призрак горы, вставший во весь рост вдали, — не лиловый, не бледно-голубой, какими видятся горы в теплых странах, но тревожно-белый, величественный, серебристый лев. Парнас, обитель теней древних богов.

Лишь однажды я остановилась отдохнуть, немного отъехав от Ливадии. Дорога, которая взобралась уже высоко, лежала в тени, воздух здесь, наверху, был прохладный, и я посидела минут пятнадцать на парапете. Подо мной на дне раздвоенного ущелья сходились три пути — призрак древнего перекрестка, где некий юноша, шедший из Дельфов в Фивы, сбросил старика с колесницы и убил его.

Но сегодня духи не явились. Ни звука, ни вздоха, ни даже тени от парящего ястреба. Лишь голые склоны цвета львиной шкуры да безбрежный безжалостный свет.

Я вернулась в машину. Заведя мотор, я подумала, что покровителю путников, который до сих пор замечательно обо мне заботился, осталось пребывать при исполнении еще миль двадцать, а потом он может предоставить меня судьбе.

На деле он покинул меня в шести милях от Дельфов, посреди селения Арахова.

Арахова — просто чудо что такое. Селение не то чтобы броское, но окрестности у него в высшей степени живописны, и завершают картину дома в национальном греческом стиле.

Селение прилепилось на крутом склоне горы; дома расположились ярусами, один над другим — пол верхнего на уровне крыши нижнего. И выглядит все это так, будто вот-вот соскользнет на дно глубокого ущелья. Белые стены домов под крышами цвета красной розы увиты и перевиты цветущими растениями и виноградными лозами, да к тому же увешаны большущими пасмами шерсти цвета янтаря, гиацинта и крови. Вдоль коротенькой главной улицы поджидают покупателей ковры — вывешенные на солнышко, они играют всеми красками на фоне ослепительно-белых стен. От улицы — шириной футов в восемь — расходится несколько закоулков. У одного такого закоулка я врезалась в грузовик.

Ну, не в прямом смысле слова. Я успела остановиться в девяти дюймах от него и замерла, парализованная, не в состоянии даже думать. Два автомобиля стояли фара к фаре, точно пара котов, красующихся друг перед другом, и одна машина хранила таинственное молчание. У меня, конечно же, заглох мотор.

Вскоре стало совершенно очевидно, что отъехать до́лжно мне, а никак не грузовику. Все селение — мужская его часть — явилось объяснить мне это, сопровождая объяснение жестами. Они были очаровательны, восхитительны и безумно услужливы. Чего только они не делали, вот только никак не могли догадаться повернуть мой лимузин. Они явно не способны были понять, почему человек, владеющий подобной машиной, не может сделать этого сам.

В итоге я въехала в дверь какого-то магазина.

Все село помогало поднимать прилавок, перед этим стоявший на козлах, развешивать ковры и заверяло меня, что это пустяки. Я выровняла машину и повернула… в ослика. Все село уверило меня, что ничего тому не сделалось, через километр он остановится и вернется домой.

Я выровняла машину. На этот раз я протряслась более или менее по прямой ярдов десять. Арахова затаила дыхание. Дальше дорога поворачивала. Я остановилась, определенно не готовая к представившейся возможности — опрокинуться через двухфутовый парапет в чей-то сад, раскинувшийся двадцатью футами ниже по склону. Я сидела, тяжело дыша, криво улыбаясь через плечо селянам, и от всей души жалела, что вообще явилась на свет, как, впрочем, и этот неведомый Саймон. Я сделала все, что могла.