Алла Холод - Чужая гостья

– Меня раньше понедельника и не отпустили, – вставил следователь.

– Тогда удачной поездки, Сергей Алексеевич, всегда рад помочь.

Поповкин поблагодарил коллегу из смежного ведомства и сосредоточился на других текущих делах, чтобы последний рабочий день недели полностью посвятить подготовке к поездке в Ростов.

Марьяна радовалась, что Миша по уши увяз в работе. Его мастерская (он уже давно работал не один, а с коллективом) должна была сдать в срок скульптурную группу, заказанную для нового шикарного бутик-отеля. День открытия отеля был уже назначен, и Марьяна строго-настрого приказала Мише вернуться к исполнению своих обязанностей.

– Мишель, я не маленькая, и я не самоубийца, – заверила она в завершение очередного «серьезного» разговора. – К тому же ты знаешь мое мнение. Никто не собирался меня реально подрывать. Я думаю, это была акция, призванная сорвать аукцион по продаже телеканала.

– Ну а если бы я в тот вечер напился водки и не пошел на балкон? – парировал Михаил. – Или стал бы приставать к тебе и потащил в спальню? Тогда я не смог бы увидеть тех, кто прикреплял устройство к машине.

– Ничего, они подождали бы, – заверила Марьяна.

– Но ведь я мог вообще не выйти на лоджию, – не соглашался Миша. – Нет, Маша, ты очень легкомысленно к этому относишься. Я думаю, угроза была вполне реальной. То, что взрыв не состоялся, они все равно использовали себе на пользу. Только и всего. И не забывай, что кто-то все-таки убил Улю. И это уже не шутка, не показуха, не акт запугивания.

– Ты уверен, что это взаимосвязано?

– А ты думаешь, может быть иначе? Не знаю… – пожал плечами Михаил. – В худшем случае это два акта одной пьесы. В лучшем – последнее мероприятие было направлено на срыв сделки, и тогда, возможно, от тебя отстанут.

– Они не сорвали сделку, Мишель, – возразила Маша. – Еще вчера я готова была послать этот проект ко всем чертям. Но сейчас изменила свое мнение.

– Ты имеешь в виду свое наследство? Ты хочешь выкупить телеканал самостоятельно?

– А почему, собственно, нет? Я знаю, о чем ты подумал, но мне не придется ждать полгода. Все-таки папины активы – это не просто контракты, это недвижимость большой цены. Я возьму деньги под помещение.

– Не дадут, – уверенно сказал Миша.

– Банки не дадут, – согласилась Маша, – а люди очень даже дадут.

– И есть на примете такие люди?

– Конечно, есть, они всегда были, – кивнула Марьяна. – Не у меня, так у папы. Я все решу, Мишель.

– Ты необыкновенная женщина, – подытожил Миша, – только очень легкомысленная. Обещай быть осторожной, и тогда я пойду на работу.

– Миша, срывать заказ нельзя, ты сам это прекрасно понимаешь, – сказала Марьяна. – А на мой счет не беспокойся – я ничего не понимаю в медицинской сфере и держать папин бизнес на должном уровне не смогу. Я все продам. И каждый из нас будет развивать свое направление. Я – телевидение, ты – творчество. Папины деньги будут работать, и это послужит лучшей памятью, которой мы с тобой можем его почтить.

Миша поцеловал Марьяну в макушку и поспешно удалился. Ей показалось, что он смахивал слезы.

Марьяна была далеко не уверена в том, что говорила Мише, но ей очень хотелось получить свободу маневра, передвигаться по городу без его неусыпного контроля, никому ничего не объяснять и ни перед кем не отчитываться. Ей нужно было поехать к Уле. С момента гибели сестры она была в ее квартире всего пару раз и всегда в сопровождении Миши. Когда нужно было выбрать одежду для похорон, собрать документы. Она ходила по Улиной квартире как сомнамбула, стараясь не смотреть по сторонам, не задерживаться взглядом на предметах, с которыми были связаны особые воспоминания. Если бы еще не чувствовать запахов! Но Улина квартира пахла Улей, и сделать с этим было ничего нельзя.

Сейчас Маша почувствовала острую потребность прийти в квартиру сестры. Что-то не давало ей покоя. Она вспоминала день смерти Ульяны по минутам. Как у нее закружилась голова, как ей стало дурно в кабинете. Как она побоялась сесть в таком состоянии за руль. Именно в это время убийца вошел в ее квартиру. Резкая дурнота отпустила Машу тогда, когда Ульяна перестала дышать – она сопоставила все по времени, выходило именно так. Они чувствовали друг друга на расстоянии всегда, близнецы – это не просто сестры, это половинки одного целого, которые остаются таковыми, пока дышат. Уля погибла, но не перестала быть тем, кем была при жизни, даже если перестала существовать в материальном мире. Половинкой. Таково было Машино мнение. И теперь ее беспокоил вопрос: почему, когда ей, Маше, угрожала опасность, Уля не подала ей никакого знака? Почему Маше и самой не было ни страшно, ни тревожно?