Александр Трапезников - Ночные окна

– А кто же будет… распятым? – быстро спросил Бижуц-кий.

– Никто.

– Я, – сказал Леонид Маркович. – Я буду.

– Что ж Господь среди нас и в каждом, так что вполне возможно, – согласно кивнул Каллистрат.

Тарасевичу не надо было долго объяснять, он быстро включился в «игру», держа свою сандаловую трость, как жезл.

– Последний Прокуратор Иудеи? Хорошо, – сказал он. – Меня всегда привлекала эта личность, которая стояла над Истиной.

– Вернее, вне ее, – заметил Каллистрат. – Чистюля он, ваш Прокуратор…

Далее я, занятый своими мыслями, не очень вслушивался в разговор.

– …Называйте их как угодно, – сказал Каллистрат. – Хоть пасынками Бафомета.

При этом имени я вздрогнул. Вот уже второй раз за сегодняшний день называют его. Случайно ли? Куда клонит Каллистрат? Психоигра все более размывалась, теряла свои очертания, словно ею руководил кто-то невидимый, стоящий на нами. Но внутреннее беспокойство ощутил не только я. Я заметил, что при последней фразе Каллистрата изменился в лице и пианист. Леонид Маркович побледнел еще больше, будто проглотил ложку уксуса. Он поспешно поднялся со скамейки и проговорил:

– Мне надо… извините… я сейчас… – И торопливо зашагал по тропинке.

Судя по всему, он был чем-то очень сильно напуган. Тарасевич махнул в его сторону сандаловой тростью.

– Се – человек! – громко произнес он. – И ноша его тяжела.

– Ушел от распятия, – добавил Стоячий. – Вот так всегда. Только мы гвозди приготовили.

– Так что же это за иные существа? – спросил Бижуцкий, не отрывая глаз от Каллистрата, словно выедая его лицо.

– Полярные зеленые, – коротко ответил тот и умолк, плотно сжав губы. Всем своим видом он давал понять, что теперь из него и слова не вытянешь. Даже под самой страшной пыткой. «Надо поговорить с ним на эту тему отдельно, наедине», – подумал я.

– Александр Анатольевич! Александр Анатольевич! – услышали мы громкие крики. Меня разыскивали.

– Прошу прощения, – произнес я и вышел из беседки, навстречу спешащим ко мне Жану и Жанне.

Пока ассистенты вели меня к гроту, я сделал им строгое внушение, что кричать в клинике нельзя, особенно обслуживающему персоналу. Потом я почему-то вдруг подумал, что они нашли в гроте труп мадам Ползунковой: та сама нынче утром говорила мне, что ее обнаружат там зарезанной… Странно, но я воспринял эту мысль абсолютно спокойно. Больше всего меня взволновал неожиданный уход из беседки Леонида Марковича и слова Каллистрата о Полярных зеленых. Кое-что об этом я уже слышал, знал. И вообще, ход событий со вчерашнего вечера в Загородном Доме начал развиваться стремительно, будто река времени вышла из берегов.

Слава богу, до трупа вдовы-миллионерши дело не дошло. Хотя то, что обнаружили мои ассистенты, имело к мадам Ползунковой непосредственное отношение. На подходе к гроту, там, где росли мексиканские кактусы, на одну их острую иглу, словно на шампур, была насажена ее персидская кошечка – Принцесса. Конечно, она уже была мертва. И непохоже, чтобы наткнулась на кактус сама, гоняясь за мышкой. Впрочем…

– Это я ее нашел, – сказал Жан.

– Господи, что же теперь будет с Аллой Борисовной! – добавила Жанна.

– Ничего ей не говорите, – произнес я, снимая несчастное существо с кактуса. С иглы упала на землю капля крови. – Она не должна знать о смерти Принцессы. Это может ввергнуть ее в непроходящий шок.

– А как же объяснить исчезновение кошки? – спросит Жан.

– Это я беру на себя. Прежде всего нужно избавиться от трупа.

– Нет тела – нет дела, – согласилась Жанна. Очевидно, она уже сталкивалась с судебно-процессуальной системой. – Где будем хоронить?

– В гроте, – сказал я. – Там есть узкий лаз, ведущий в катакомбы. Никто не найдет.

Я вытащил из кармана шелковый платок и завернул в него кошечку. Затем мы направились к пещере. Не доходя до грота, мы услышали какие-то странные звуки.

– Это еще что такое? – испуганно спросил Жан, прячась за мою спину.

– Похоже, кому-то отвинчивают ржавый протез с ноги, – лязгнула зубами и Жанночка.

– Сейчас поглядим, – сказал я, подходя к гроту.

Внутри, в полумраке, я увидел сгорбленную фигуру на скамеечке. Вначале я принял ее за мадам Ползункову. Но это оказался… Леонид Маркович. Он сидел, обхватив голову руками и, судя по всему, рыдал, как-то скрипуче. «Однако грот становится популярным местом обитания», – подумал я. И тихо кашлянул. Пианист тотчас же умолк, посмотрев в мою сторону.

– Нервы, нервы, – произнес он виновато. – Не стоило мне есть за обедом жареные баклажаны. Всегда после них какая-то какофония в ушах. Будто дикий марш пред вратами ада.