Марина Крамер - Пластика души [litres]

Успокоив себя таким образом, я принялась за кофе. Пить без помощи трубочки, как я делала это в больнице, оказалось довольно сложно – губы все еще болели, саднили, и даже теплый напиток вызывал неприятные ощущения. На меня не обращали внимания, видимо, близость клиники сказывалась, и здесь часто бывали люди в таком плачевном виде, как у меня, так что я с относительным комфортом, если не считать мерзкого запаха, скоротала время до того, как настала пора возвращаться.

Дождь не прекратился, и я преодолела шлагбаум точно так же, как и вышла. В палату тоже удалось пройти незаметно – был пересменок, медсестры еще не появились на посту. Я спрятала мокрый зонт и плащ в шкаф, переоделась в спортивный костюм и забралась под одеяло. Меня знобило – все-таки прогулка под дождем не прошла даром, и, похоже, у меня поднималась температура. Через полчаса в палату вошел дежурный врач – это был не Мажаров, а довольно молодой парень в ярко-синей робе.

– Добрый вечер, Наталья Анатольевна. Как вы себя чувствуете?

– Немного знобит, – буркнула я, натягивая одеяло.

– Сейчас попрошу принести термометр. Вы куда-то отлучались сегодня?

– Да, сидела в зимнем саду. Мне не запрещено выходить из палаты.

– Какие-то еще жалобы?

– Нет, только озноб.

– Я понял.

Он вышел, и почти сразу пришла медсестра, принесла термометр, который показал тридцать восемь градусов. Девушка покачала головой:

– Ну вот… что же это такое, все ведь нормально было?

– Видимо, в зимнем саду продуло, – пробормотала я.

– Да, там постоянно сквозняки. Ну, вы полежите пока, через часик еще раз измерим, если поднимается – будем сбивать.

Я отвернулась к окну и задремала.

Назавтра Мажаров во время обхода тоже задал мне вопрос по поводу вчерашнего отсутствия в палате, и я выдала ту же версию с зимним садом, ядовито добавив, что из-за тамошних сквозняков теперь плохо себя чувствую. Мажаров пожал плечами, но так ничего и не сказал о вчерашнем визите следователей. Это меня насторожило, но потом я решила, что, возможно, ко мне этот визит вообще никакого отношения не имел – мало ли зачем сюда приезжали следователи? Может, по какой-то другой надобности. И я немного успокоилась.

Через пару недель я уже могла глядеть на себя в зеркало без содрогания – лицо постепенно приобретало человеческий вид, швы сняли, отек ушел, и теперь на меня смотрела вполне миловидная женщина с пухлыми губами, совершенно иным разрезом глаз и не таким уж выпуклым лбом, который осталось замаскировать новой стрижкой с челкой, чтобы скрыть шов от операции. Со временем, сказал Мажаров во время очередного осмотра, этот шов станет просто тонкой белой линией, которую будет не особенно заметно. Но я не собиралась его никому демонстрировать, сделаю новую прическу – и все.

И все пока шло по моему плану, если бы не чертов психолог, явившийся как-то ко мне в палату примерно через час после обхода. Я как раз натягивала бандаж, снимать который совсем мне пока не рекомендовали.

– Доброе утро, Наталья Анатольевна.

– Доброе, – ответила я, хотя внутри уже окрепла уверенность, что ничего доброго в этом утре, как, собственно, и во всем предстоящем дне, не предвидится.

– Мне бы с вами поговорить.

– На сеансах не наговариваетесь?

– Дело не в сеансах. Меня мучает один вопрос, и только вы можете его разрешить, – произнес он, присаживаясь на стул у двери.

– Давайте попробуем.

– Скажите, я не мог видеть вас несколько лет назад в доме инвалидов, что в Румянцево?

У меня из руки выпала расческа, которую я только что взяла с подоконника.

– Что? В Румянцево? Где это? – настолько фальшиво, что сама услышала это, проговорила я.

– Да, именно в Румянцево. Там есть дом инвалидов, я какое-то время назад собирал там материал для научной статьи. И, как мне кажется, вас я именно там и видел. Правда, звали вас иначе, да и выглядели вы довольно плачевно, – говоря это, психолог не сводил глаз с моего лица, и это вдруг вернуло мне и силы, и уверенность.

Я выпрямилась, насмешливо посмотрела на него и спросила:

– Это что же вы имеете в виду?

– То, что вы были полностью обездвижены.

Я соскочила с кровати, сделала пару пируэтов в сторону двери, наклонилась к самому лицу опешившего психолога и ласково спросила:

– Как вы считаете, может ли человек, несколько лет назад, по вашим словам, полностью обездвиженный, сделать подобное? Вы ошиблись, уважаемый Евгений Михайлович.

Он как-то странно посмотрел на меня, помолчал, потом тяжело поднялся и взялся за ручку двери: