Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

– Какой еще эксперимент? – Судья инстинктивно вытянула шею. Взгляд ее блеснул любопытством, но брови снова строго нахмурились.

– Я предлагаю пойти вслед за логикой эксперта Миллер, – без эмоций проговорила Виктория. – Оставим пока в покое господина Селиверстова и опробуем методику, предложенную профессором Миллер, на других персонах. Если вы не возражаете. Для чистоты эксперимента.

С моего места было видно лишь половину лица Селиверстова, которое снова начало приобретать здоровый цвет, однако спина его все еще оставалась ровнее доски. Миллер резко приподнялась, поправила платье. Дерматитный замер.

– Возражаю, – проговорила судья после секундного колебания.

Суд – самая скучная и рутинная процедура на свете, любое отклонение от регламента в суде – деликатес. Возможно, нашему воробушку искренне хотелось посмотреть на эксперимент, но процедура требовала другого ответа, и она резко обломала Вику:

– Ваши юристы не заявляли ходатайства об эксперименте, только опрос свидетелей. Так вы согласны с заключением Миллер или нет?

– Хорошо, поскольку все филологические эксперименты лежат в области слов, назовем наш эксперимент показаниями по существу заключения Миллер, – по-голливудски улыбнулась Виктория, нимало не смутившись отказом.

Селиверстов уже что-то сообразил в поддержку своего эксперта и уже балансировал на низком старте, приподнимая руку, готовясь выкрикнуть: «ваша честь», но этого не потребовалось. Судья согласно кивнула.

– Итак, – начала Виктория. – Как вы думаете, уважаемое собрание, можно ли написать в университетской газете следующее высказывание: « Декан филологического факультета вляпался, и по нему плачет тюрьма» ? Возможно, в университетской газете только так о деканах и пишут, – продолжала она, театрально всплеснув руками. – Возможно, госпожа Миллер просто запуталась в журналистских стандартах и этических нормах для средств массовой информации…

– Ваша честь! Протестую! Не имеет отношения к делу! – воскликнул дерматитный.

– Возражение отклонено, – сказала судья, не вдаваясь в подробности, и королевски повела ручкой.

– «Юрист профсоюза «Единым фронтом» господин Никаноров вляпался, и по нему тюрьма плачет» , – не заставила себя ждать Виктория и развернулась к дерматитному. – Господин Никаноров, вы бы не стали протестовать, я полагаю?

Судья хмыкнула, ярко очерченный красный рот на мгновенье заиграл улыбкой, которую она тут же стерла. Буйные рыжие кудряшки, впалые щечки, огромные карие глаза – из-за своей комплекции и худобы девушка производила впечатление куклы, только если присмотреться к ее мимике и мгновенным реакциям на ход процесса, становилось понятно, что маленькая судья опытный профессионал и, скорее всего, ей далеко за тридцать. Только все эти как бы улыбки и даже заинтересованность во взгляде воробушка ни о чем не говорили на самом деле. В суде никогда не угадаешь, проиграет или выиграет сторона, к которой якобы благоволит судья. Излюбленный трюк – своего рода тоже отвлечение от судебной скуки. Но, по крайней мере, она не останавливала свидетеля.

– Следуя этой же логике, – продолжала Виктория, – мы можем легко заменить высказывание тюрьма плачет или глагол вляпался на любое другое «не матерное» оценочное выражение. Так в одно прекрасное утро открываем мы ту же университетскую газету, а там написано: «Ректор подзалетел в историю». Или как вам такой заголовок для статьи: «Ректор – глупец», например? Что же нам ответит уважаемый эксперт Ада Львовна Миллер? Высказывание «Ректор – глупец» сообщает негативную информацию об умственных способностях нашего ректора. В качестве оценки ума ректора эти слова написаны в газете. Однако каждый гражданин Российской Федерации имеет право на свободное высказывание своих оценок и критики. Оценка отражает картину мира говорящего и не может быть проверена на истинность или ложность. Продолжим логические заключения. «Ректор университета – глупец! И по нему тюрьма плачет». Что на это скажет профессор Миллер?

Анализируемое выражение не является оскорблением, поскольку оно не имеет неприличную форму?

Виктория повернулась к Миллер вполоборота и обратилась непосредственно к ней:

– Ада Львовна, слово мошенница, например, тоже не имеет неприличную форму. Но разве я позволю себе назвать так кого бы то ни было, пока у меня не будет серьезных доказательств? То есть по-вашему выходит, что никто не должен доказывать справедливость негативных и порочащих сведений и оценок. Они могут вызвать лишь обиду. А что же тогда вызывает оскорбление? Наверное, что-то вроде суперобиды?