Татьяна Шахматова - Удар отточенным пером

– Теперь наша мать Тереза его кордиамином отпаивает, – подтрунила Марина.

Лейла макнула перепела головой в таз.

– Клюв такой маленький, что пипетка не лезет, – объяснила она свой варварский метод. На слове «пипетка» перепел задергался и наглотался воды. Лейла ловко вынула голову страдальца и разложила его на газетах в изножье перины.

– Все, пускай лежит теперь. Терапия.

– Вы перепелов разводите? – удивился я.

– А что, выгодно. Рестораны, знаешь, как покупают! Деньги-то нужны, – как всегда резонно ответила Марина.

Пока я изумлялся и разглядывал импровизированный птичник, который девушки устроили прямо в избе с другой стороны печи, Лейла засобиралась.

– Куда? – нахмурилась Марина.

Лейла уже накинула куртку. Я не поворачивался, но отсчитывал мгновения до ее ухода сердцебиением в животе.

– К главному схожу, – бросила Лейла. – Он же наш спирт закрыл.

– Это правда, – подтвердила Марина, выразительно глядя на меня. – Трехлитровая банка. Наша, институтская. Конфисковал, гад такой.

Когда Лейла сказала про спирт, внутри меня что-то радостно звякнуло, и без того бурный ток крови запульсировал еще веселее.

Выпить хотелось еще вчера, но при Вике это было невозможно. Следующая моя мысль была об алкоголизме. Да, тревожный симптом в каком-то другом случае, но не в этот раз. Впервые я попробовал спирт около двух месяцев назад, в деревне. Ничего не может произойти за два месяца. Да, все алкоголики говорят так, но это точно не мой вариант. Черт! И так алкоголики тоже говорят. В общем, я махнул на все это рукой, пусть идет параллельно.

Как только Лейла вышла за дверь, я повалил Марину на перину. Она заверещала и шутливо задергала ногами. Из-под моей куртки с грохотом вывалилась Одри Хепберн.

Сливочная девочка ойкнула.

– Подарок, – прошептал я.

– Мне?

– Тебе.

Мне не было стыдно.

Мы быстро справились с куртками, перекувыркнулись. Когда Марина оказывалась сверху, я стал раздевать ее. Она хохотала и старалась снова перекувыркнуться, чтобы я помучался. На ней опять был скандинавский свитер и ватные штаны; чем больше мы кувыркались, тем больше я злился на ее неизящную одежду. Наконец я содрал все.

Как будто намеренно кто-то вынуждал ситуацию стать пародией на саму себя. В тот момент, когда сливочная девочка замерла, впиваясь ногтями мне в спину, я выпрямил ногу и случайно задел перепела. Легкий удар оповестил о том, что птица свалилась на пол.

– Черт! – Марина быстро одевалась, растерянно поглядывая на несчастную птицу. – Лейла убьет нас.

Она подняла перепела с пола, но тот не шевелился. Крылья были похожи на грязные искомканные тряпицы, одна лапа торчала прямо, как будто ему в брюхо воткнули зубочистку. Марина посмотрела на меня с тревогой, но в ее взгляде не было ни злости, ни упрека. Ангельский характер. Она осторожно поводила пальцем между крыльями птицы, и та вдруг приподняла веко, посмотрела на нас больным несчастным глазом.

– Живой вроде, – облегченно прошептала Марина.

– Давай его сюда!

– Нет уж, сама.

Она бережно подхватили перепела, а я, желая ей хоть чем-то помочь, стал поднимать с пола разлетевшиеся влажные газеты. Это снова было «Сельское обозрение». Глаз зацепился за один из заголовков: «Сексуальный гигант» . Довольно распространенный ход: подать какую-нибудь муру под знаком секса, но такова природа человека, подобное прочитывается в первую очередь. Вот и я прочитал: «Главный врач АФК «Старое Озерное» Т. Т. Валеев делал практиканткам неделовые предложения».

Марина стояла с жалким перепелом в ладонях. Она смотрела на меня прямо и молчала, раздувая свои точеные ноздри.

– Это… что? – наконец проговорил я скорее для того, чтобы что-то сказать.

Все и без того вдруг стало ясно: странный поспешный переезд с одного места практики на другое, нежелание подчиняться распоряжениям Валеева, подпись Дианы Игоревны вместо подписи главврача…

Марина забрала у меня из рук газету.

– Ну вот так вот! Диана Игоревна нас выручила: без лишних вопросов сюда перевела.

Я вспомнил, как Валеев внезапно отменил распоряжение своего заместителя о кастрации хряков, как бежал за мной по мокрому бетону холодным осенним утром, как корил девушек чистыми сапогами: «Запачкаться боитесь?» Сейчас вся эта история предстала в радикально другом свете. Оказалось, я ошибался насчет отсутствия подтекста в деревенской жизни. Подтекст как раз был, только читал я его неправильно.