AlmaZa - Мед.ведь.ма [СИ]

— Ты не любишь меня? — спросил он.

— Я?! Да как ты мог подумать такое? Я же… поехала бы я с тобой, если бы не любила? Вон, ты что…

— Ты не любишь меня! — с презрением брызнул он этой фразой, искажённой пьяным негодованием. Вон резко направился к двери. — Если я тебе не нужен, так я уйду прямо сейчас, и беспокоить тебя больше не буду! Мы больше не увидимся, Элия, прощай! — С этой раскалённой и жуткой тирадой, он, не надевая футболки, схватил свою куртку и, напяливая на голое тело, совал правую ступню в ботинок. Я подскочила, не веря своим ушам. Нет, только не это!

— Вон! Вон, постой, пожалуйста! — Я подбежала к нему и, вцепившись в куртку, попыталась с него её снять обратно, но он крепко держал её, не сдаваясь. — Вон, останься, пожалуйста! У меня же никого кроме тебя нет! Я люблю тебя, люблю, правда! Пожалуйста, останься со мной, не уезжай никуда, не надо, Вон! — Я буквально обвисала на нём, спотыкаясь, суетясь вокруг него, преграждая ему дорогу к выходу. Он отпихивал меня, но не сильно, наперекосяк втиснувшись в куртку. Пьяный, шальной и будто обезумевший, он застрял в дверном проёме из-за меня, готовой упасть ему в ноги и молить, чтобы он остался, потому что без него я на свете одна, совсем одна, и люблю я его безумно, с пылом и страстью, какие даруются, возможно, один раз в жизни, и то не всякому. И я не знала, что более кошмарно: что останусь брошенной им, или что он, в таком состоянии, может сломать себе шею при спуске с горы, или мчась прочь на Волчице. — Вон, я молю тебя, послушай, я люблю тебя, правда!

После долгих пауз, препирательств и молчаливых тяжелых придыханий с укоряющими взаимными взглядами, Вон откинулся к стенке и закрыл веки. Я плакала и тряслась рядом, автоматически за что-то извиняясь и вытирая мокрые глаза и щеки. Небо, похоже, решило меня поддержать, и обрушило на Лишань потоки воды.

— Так не любят, Элия, — прошептал хрипло Вон, не размыкая век. Руки его сжались в карманах в кулаки. — Ты мне не доверяешь, ты не хочешь быть моей. Ты меня не любишь.

— Это не так, не так, — захлёбываясь рыданиями, держась на грани ужаса, что не удержу его и потеряю, я сломлено и украдкой, как бы прося разрешения, прижалась к нему и прильнула к его голой груди, положив на неё ладони. — Я люблю тебя, и хочу быть твоей. — Мы замолчали, но тишины не возникло; капли бились о крышу, стёкла и стены.

— Хочешь? — холодно, с недоверием переспросил Вон.

— Хочу, — подняла я белый флаг. Короткая заминка, и выдох облегчения вырвался у Вона, а после и у меня. Я почувствовала, что он останется.

— Идём в спальню? — ещё раз уточнил Вон. Я кивнула.

— Только… выключи свет, — смущенно попросила я.

Свет был потушен, и куртка Вона слетела с него куда-то в угол. Я забралась на постель, и он забрался тоже, после того, как снял с себя джинсы и трусы. Глотая спазмы в горле, я лежала на спине, подчиняясь Вону и его желанию, я не могла его отвергнуть и, должна была признаться, тоже частично всего этого хотела, но только как-то не так, как-то по-другому. Как? После свадьбы, как и предупреждала меня Черин? Но Черин здесь нет, она не играет больше роли в наших судьбах, что я могу сделать, если осталась один на один с Воном и могу его потерять? Я позволила снять с себя всё и почувствовала тяжелое мужское тело, придавившее меня к матрасу. Запах проспиртованного поцелуя намекал на ошибочность действий. Слёзы текли по инерции, а непогода, разбушевавшаяся за окном, пугала. Буря, не меньше, налетела на вершину Лишань. Дыхание Вона над ухом и у моих губ не заглушало вихрей и ударов ветра. Он был между моих ног, вторгался в меня, напряженную и испуганную, и в тот момент, когда всё начало происходить, вспышка молнии, такая ослепительная, что прорвалась даже сквозь шторы, разразилась одновременно с громом, способным оглушить и битву миллионных армий. Этот гром перекрыл бы марш и фестиваль барабанов. Резкая боль вонзилась в чресла, как будто молния ударила именно туда. Я закричала, не слыша собственный крик под хлещущим дождём, под эхом грома, воем ветра. Вон был слишком пьян, чтобы это замечать, а мне было слишком больно, чтобы прозреть после вспышки. Я увидела вокруг всё совершенно белым, слепящим, непроглядным светом. Так показывают в фильмах попадание в рай, где голос Бога говорит с умершим. Белым-бело и нет никаких границ, рамок, нет времени и пространства, протяженности и очерченности. И я не ощущала в этом всём себя. Где я? Есть ли я? Туннель света и больше ничего. Вроде бы чувствуя руки и ноги, я водила ими, пытаясь вывести под взор, но их никак не появлялось. Я закрутилась вокруг себя, или хотела закрутиться, но ничего не вышло. Начала охватывать паника. Только что рядом был Вон, он же со мной, я с ним, где же он? Вон, спаси меня, прошу, появись хотя бы ты! Затрепыхавшись, я стала гаснуть. То есть, эта дикая, кричащая белизна стала потухать и превращаться в полумрак, а потом и темноту, ту самую, которую я уже умела опознавать. Чернота, служившая фоном для видений. Но прежде чем она застила мне взгляд, я на миг прозрела, увидев всё так же движущегося на мне, выгнувшей спину, Вона, а потом… потом замелькали совсем другие постельные сцены… это всё ещё был Вон, но под ним уже была не я… это была другая девушка, и другая комната, другой цвет простыней… а вот ещё одна, и снова сменилась обстановка… уже день, в окно падает свет… третья, она старше предыдущих, комната роскошнее, очень дорогая мебель… четвёртая, и явно гостиничный номер… пятая и дешевый гараж, и они занимаются этим на мотоцикле…шестая и диван, слышны звуки музыки и вечеринки за стеной… седьмая, восьмая, девятая… салон машины, обшарпанная комната, девичья спальня… десятая, одиннадцатая, двенадцатая… обитый велюром диван огромного зала, переулок с кирпичной стеной, снова приличная спальня… я перестала успевать соотносить девушек и декорации, они мелькали и мелькали, несясь со скоростью перемотки видео, я сбилась со счета и понёсся четвёртый десяток… меня мутило, кружилась голова, как будто я пересмотрела чего-то неприятного, чего-то интимного, порнографии, не предназначенной для моих глаз, с молодыми и более зрелыми, разными девушками и женщинами. И вот, когда кадры замедлились, подходя к концу, я увидела Черин. И Вона, всё так же сверху имеющего женскую фигуру под ним. Черин! Черин! Я проорала ещё раз, увидев уже себя, китайский стиль спальни павильона и Вона, ошарашено остановившегося, чтобы понять, почему я ору, будто резанная. Я собрала все силы и, отшвырнув его прочь, выкатилась из-под него, упав на пол. Дрожа, задыхаясь и плача, я пыталась сопоставить всё, что увидела.