Алексей Мальцев - Тайна речного тумана

Похоже, он основательно подготовился. Три трупа на теплоходе, и никаких подозрений относительно того, кто бы мог такое замутить, не вырисовывается. Не каждому такое под силу!

Размышления его прервали крики: «Пустите меня, я сказала, пустите!»

В следующий миг дверь каюты распахнулась, и на пороге появилась растрепанная и испуганная староста. Очки она почему-то держала в руке.

– Это правда, Элла? Петь? Царегородцева укокошили? Что ж это творится!

Петр не успел ничего ответить, только развел руками. Этот жест и замешательство были истолкованы Аленой по-своему, она буквально взвыла, кружась на одном месте:

– Ужас Амитивиля, бли-ин! Проклятие какое-то! Что творится! Я больше в свою каюту не пойду, я боюсь, слышите? Боюсь! Одна не останусь!

Они обнялись с Эллой, как две безутешных вдовы, а Петр задумался: помнит ли Алена о заключенной с ним сделке? Сохраняются ли ее условия сейчас, когда Петр давно уже «в своем уме» и скрывать ему вроде как нечего. Однако в данном психологическом состоянии напоминать об этом старосте, конечно же, не следовало.

Пока две женщины изливали друг другу душу, он покинул каюту и в коридоре буквально столкнулся с капитаном. Тот, недолго думая, протянул ему предсмертную записку Царегородцева:

– Про улики не стоит забывать, Петр Федорович. Неплохо бы сейчас графологическую экспертизу провести. Хотя бы в общих чертах. А что, если писал записку не убитый?

Выйдя на палубу, Петр при солнечном свете еще раз внимательно рассмотрел написанное. Мог ли смертельно отравленный человек написать так убористо и аккуратно? К сожалению, он не помнил почерк Царегородцева и Михася. А показывать сейчас эту запись кому-то еще ему не хотелось. Эмоции и так били через край.

– Я тоже об этом подумал, Вацлав Борисыч. Дело в том, что Михась никак не мог отравить Глеба. Такая возможность у него была лишь ночью и очень ранним утром. В этом случае Царегородцев умер бы значительно раньше. Нет, мануальщик, скорее всего, не убийца. Царя, по крайней мере.

– Мануальщик… это Михась, как я понимаю? – уточнил капитан и поморщился от боли в спине. – Надо будет попросить, чтоб спину мою посмотрел…

– Непременно, Вацлав Борисыч, но после того, как поймаем убийцу.

– Да, конечно, – спохватился капитан. – Выходит, записку подкинул нам непосредственно убийца, чтобы перевести стрелки на этого… Михася.

– Совершенно верно, на Михаила Трегубова. Выходит, так. Кто у нас остается под подозрением?

– Гамаюн, Чубак и Рябухин, – отрапортовал вполголоса капитан, словно несколько минут перед этим репетировал.

– Труп Царегородцева уже в здравпункте?

– Да, все покойники там. У нас не здравпункт, а морг, получается. Правда, холодильных камер нет. Но, надеюсь, им не долго там храниться…

– Конечно, не долго, Вацлав Борисыч, – надо, чтобы труп Царегородцева осмотрел Рябухин. Он классный патологоанатом… опытный. Увидит то, что я пропустил. Это важно.

Через минуту они оба подходили к каюте Жоры. Матрос, стороживший каюту, казалось, даже обрадовался возможности поговорить с капитаном. Чего нельзя было сказать об однокурснике. Он стрельнул злобным взглядом в Петра и отвернулся.

Капитан о чем-то беседовал с матросом в коридоре и не слышал, что происходило в каюте.

– Сейчас не время показывать, насколько глубоко ты обижен, – зашипел на Рябухина Петр, пытаясь как можно скорее ввести того в курс дела. – Через час мы пристанем в Краснореченске, и, если к тому времени не будем иметь неопровержимых доказательств…

– Ты всерьез считаешь, что мы сможем как-то раздобыть эти самые… неопровержимые доказательства? – перебил его патологоанатом. – Не смеши! А вот заехать тебе с размаху очень даже будет кстати.

Петр не успел сгруппироваться, отвернуться от удара, как почувствовал разрывающую боль в паху и буквально рухнул на пол. Минуты две он вертелся, скулил и хрипел, потом обрел способность соображать, застыл на четвереньках посреди каюты и перевел дыхание.

Что происходит? Насколько он помнил Рябухина в вузе, тот никогда не решился бы на подобное. Долго бы дулся, не здоровался, отмалчивался, но чтобы так, в открытую. Он успел сделать предостерегающий жест вбежавшему на шум капитану. Тот лишь развел руками.

Петр проговорил:

– Ты дебил, Жора, причем полный. Таких называют одноклеточными…

– Ты что-то говорил о неопровержимых доказательствах? – как ни в чем не бывало поинтересовался Рябухин. – Продолжай.