Ева Львова: Адвокаты не попадают в рай

— И то дело, — живо откликнулся водитель, устраиваясь на переднем пассажирском сиденье «Мини-Купера».

Окающий говор раньше никогда меня не раздражал, но всё, что произносил Павел Алексеевич, отчего-то невероятно злило. Хотя, может, дело вовсе не в диалекте, на котором тот делал свои заявления, а в нём самом. В той развязной наглости, с которой держался с нами, своими коллегами, в то же самое время стараясь выглядеть бедным сиротой перед Эдом Георгиевичем. Что, надо сказать, у него прекрасно получалось. При всём своём прожжённом цинизме парень был, безусловно, талантлив как актёр, и лично мне казалось расточительством, что он тратит свой дар на разводку доверчивого владельца адвокатской конторы. О чём я и сказала Банкину, стоило нам только отъехать от бюро.

— А кто тебе сказал, что я собираюсь у вас задержаться? — сидя на пассажирском сиденье, усмехнулся водитель и вскинул редкую бровь, отчего его круглое лицо обрело надменное выражение.

— Зачем же ты так рвался у нас работать? — удивилась я, медленно двигаясь в пробке по Маросейке.

— Да понимаешь, — пустился парень в рассуждения, сопровождая речь размашистыми жестами, неуместными в компактном салоне крошечного авто, — я приехал в Москву неделю назад, а меня уже дважды в полицию заметали. Физиономия моя, видите ли, полицейским не нравится. Я и подумал, что надо бы обзавестись знакомством в среде адвокатов. Вот пообвыкнусь в столице и стану артистом. Тогда, будьте-нате, только вы меня и видели.

— Артистом? — переспросила я, подумав, что ослышалась.

— Ну да, на сцене буду выступать, — небрежно подтвердил Павел Алексеевич. — Другие вон псевдонимы себе придумывают, а у меня свои собственные имя и фамилия артистические. Чего ж добру пропадать?

Отметив про себя, что рассуждения Пола довольно логичны, я, стараясь не улыбаться, уточнила:

— И что ты умеешь делать?

— Могу, например, петь, — нахально заявил мальчишка. — Вот послушай…

И, прикрыв глаза, не лишённым приятности голосом он затянул «Звезду по имени Солнце». Тронутая его детской манерой исполнения, я спросила:

— Любишь Цоя?

— Да не, — с подкупающей искренностью ответил парень. — Это у вас в Москве все его любят, а я люблю Наташу Королёву. Вот «Жёлтые тюльпаны» — это вещь!

Мой спутник тут же запел высоким девичьим голосом песню из репертуара Королёвой. А когда закончил, без перехода сообщил:

— Ещё я могу изобразить кого угодно. Хочешь, покажу Арнольда Шварценеггера?

И, не дожидаясь ответа, заговорил сиплым голосом переводчика закадрового текста из культового блокбастера «Терминатор»:

— Айлл би бэк!

— Здорово у тебя получается! — восхитилась я.

Помолчав минуту, Банкин глубокомысленно промолвил:

— Если хочешь быть в мейнстриме, надо уметь делать то, что люди хавают.

Стараясь скрыть удивление познаниями собеседника в маркетинге шоу-бизнеса, я осуждающе заметила:

— А тебе не кажется, что нехорошо обманывать чужие ожидания? Эд Георгиевич хочет из тебя адвоката сделать.

— Не, адвокатом быть не хочу, — затряс вихрастой головой Пол. — Я не большой охотник общаться с преступниками. У нас в деревне вообще преступников не было.

— А из какой ты деревни? — заинтересовалась я.

— Из Новой жизни под Волгоградом. Дыра дырой! — небрежно махнул рукой собеседник. — Пять домов, сельмаг, а до железнодорожной станции двадцать километров лесом. У нас там одни старики живут. Я тоже с бабой Олей жил, пока она не померла.

— А мать твоя где? — всё больше проникалась я горемычной судьбой паренька.

— Да кто ж её знает? Привезла меня, маленького, к бабке в деревню, чтобы я жизнь молодую ей не портил сразу, будьте-нате, обратно в город укатила.

— А звали её как?

— Ветка непутёвая, — явно за кем-то повторяя, ответил Пол. — Полностью имя я не знаю, баба Оля только так о ней и говорила.

— Ну ладно, бабушка называла Веткой. А в метрике у тебя что записано? — задала я наводящий вопрос, ведь Ветка могла быть и Светкой, и Лизаветкой, и Виолеткой. Да мало ли кем ещё!

— Так баба Оля меня на себя записала, чтобы, значит, я матери жизнь не ломал. Отец-то неизвестен! Так что, кроме бабы Оли, у меня за всю жизнь и не было никого. Похоронил я бабушку, запер дом и поехал в Москву. Ведь бабушка всегда говорила, что я стану артистом.

— А дом почему же не продал? Лучше ехать в Москву с деньгами.

— Да кто ж купит эту старую развалюху? — удивился Банкин. — И климат у нас неважнецкий. Сухо и жарко, как в пустыне Сахаре. Баба Оля уж на что двужильная была, и то всё время жаловалась на жару. Только Матвеич, сосед наш, жары не замечал. Он отставной военный, всю жизнь прослужил на Севере, вот и чувствовал себя хорошо. Даже мёрз иногда.