Людмила Феррис - Синдром выгорания любви

— Тоже американка?

— И да и нет, у нее родители давно эмигрировали из России. Пришлось жениться, должен ведь я как-то получить американское гражданство. Вариантов было много, просто женитьба — самый простой и самый быстрый.

— Ты всегда умел производить впечатление на девушек.

— Не скажи, Котенок, здесь надо было сильно расстараться. Русские парни считаются в Америке очень умными, но конкурировать с «Панамерами» и «Ренджиками»» сложно. У одного моего американского знакомого вообще частный самолет. Куда там русским ребятам с леденцами да в шоколадные ряды?!

— Но у тебя ведь все получилось?

— Получилось, Котенок, получилось. Только вот в России я душой отдыхаю, нет постоянного напряжения, можно любоваться на ясное солнышко и бескрайние просторы.

— Ага, а солнце в Америке светит по-другому! Или светит и не греет? — ей хотелось, чтобы он все-таки сказал, что дома лучше и что он скучал если не без нее, то хотя бы по Родине.

— Котенок, не цепляйся к словам. Я правда здесь отдыхаю от постоянных разговоров о работе, американцы говорят о работе постоянно, везде и всюду. Я могу тут позволить себе маленькие слабости, которые американские стоматологи относят к смертным грехам, например, выпить чай с сантиметровым слоем сахара на дне чашки. Я могу тут постоянно не улыбаться «американской улыбкой», и если у меня плохое настроение, свирепо поглядывать на окружающих.

— То есть ты сегодня меня объешь еще и на сахар, — засмеялась она, и ей стало легко. Как же она без него скучала! — Я думаю, что мама твоя довольна. Она так мечтала о том, чтобы ты отсюда уехал, и с удовольствием переехала меня своим трамваем, так как я была для тебя неподходящей партией.

— Нас переехали обстоятельства. Кем бы я сейчас был в этой провинции? Нищим? Мы жили бы от зарплаты до зарплаты и ты бы меня потом возненавидела?

— Давай не будем про то, что могло быть. Смысла не вижу. Давай говори, что ты тянешь. Ты же сказал, что у тебя ко мне дело, личное. Давай к делу.

— А поговорить, Котенок?

— А в Америке поговорить не с кем?

— Ты не поверишь, не с кем! Там, как в России, запросто к себе домой не приглашают и разговоры «за жизнь» до утра на кухне не ведут.

— То есть ты прилетел ко мне душу излить?

— А я вспоминал все время про тебя. А ты меня вспоминала? — наконец она услышала то, чего ждала. И даже если он врет, она примет его слова за правду, потому что ей так будет легче. Но сказала ему совершенно другое.

— Нет, Никита. Мне некогда было скучать. Ты меня оставил, и, чего я добилась в жизни, это моих рук дело. От большого объема выпитого кофе, между прочим, давление может подскочить, это я тебе как доктор говорю.

— Тетя доктор, полечите мне душу, — он куражился. А потом вдруг заговорил серьезно: — Мне нужно, чтобы ты забрала мать в свой дом престарелых.

Вот этого Антонина Михайловна не ожидала.

— Твою мать?

— Мою мать, ты не ослышалась. Я вряд ли еще приеду в Россию, перелеты дорогие, я еще за дом все деньги не выплатил. У меня режим строгой экономии. Мать осталась в квартире одна, больная насквозь, из дома не выходит, соседка ей ходит за молоком и хлебом. За два дня, что я здесь, два раза «Скорую» вызывал — то давление, то сердце. В общем, надо как-то принципиально решать с ней вопрос.

— Я всего лишь директор, а решение о помещении в дом-интернат для престарелых принимает социальная служба.

— Котенок, ты только мне мозги не пудри.

— Я серьезно, Никита! Найми сиделку ей, хочешь, я порекомендую, — сказала она, с трудом представляя высокомерную Прасковью Петровну старой и немощной.

— Ее пенсии только на хлеб и молоко хватит.

— Ты мог бы перечислять ежемесячно зарплату сиделке, это по американским меркам небольшие деньги.

— Что ты мне про американские мерки начинаешь? Я хочу квартиру материнскую продать. Не могу же я ее с матерью продавать? Давай выручай, подруга!

Он подошел к ней близко-близко и по-хозяйски крепко обнял и впился в губы. Так, как умел целоваться Никита, никто из ее мужчин целоваться не умел. Была в нем и удивительная нежность, и варварская грубость одновременно, и объяснить словами это было невозможно. Тоня знала, что вырываться бесполезно, не будет же она кричать о помощи в своем кабинете?! Персонал очень удивится, когда обнаружит ее лежащей на диване с посторонним мужчиной.

— Помнишь, ты меня помнишь. Ты все врешь, что забыла меня, — уверенно говорил он, не отрываясь от ее губ и тела.

— Да оставь ты меня в покое, — простонала она. — Уезжай в свою чертову Америку. Навязался тут на мою голову.