Людмила Феррис - Синдром выгорания любви

— Новенькая, что ли? — рядом с ней остановился пожилой мужчина.

— Да я новенькая санитарка. Меня Юлей зовут. Я теперь здесь работаю.

— А меня — Петр Петрович.

— Очень приятно.

— Да приятного мало, что со стариков взять. Бесполезные мы люди. Едим, спим, да и вся работа.

— Вы свое уже отработали, Петр Петрович.

— Вот я и говорю, бесполезные мы люди. Расстрелять нас всех надо. Или поджечь. Надо было спалить к черту весь этот дом вместе с его обитателями. Нет ведь, потушили огонь. Кто их просил? Здесь все уже давно хотят богу душу отдать. Даже огонь их не берет.

Старик погрозил кому-то кулаком и пошел дальше по коридору.

Юлька даже перестала тереть шваброй пол. Ей в голову не приходило, что кто-то не хочет жить и говорит об этом просто и свободно. Да уж, нравы в этом доме престарелых!

— У тебя еще двадцать лежачих, — произнесла медсестра, проходя мимо.

— Каких лежачих? — не поняла Юлька.

— Самых обыкновенных. Подойдешь ко мне на пост, я расскажу. Меня зовут Кристина.

Как оказалось, в обязанности санитарки входило не только мытье полов, но и смена памперсов лежачим, были и такие жители дома престарелых. О том, что нужно менять памперсы, Юлю никто не предупредил.

— Памперсы я тебе выдам, номера палат скажу. Сильно не напрягайся, старики лежачие, претензий предъявлять не будут. Да и жить им осталось недолго.

Юля взяла упаковку памперсов и подумала о том, что здесь все пропитано ненавистью к окружающему — к возрасту, работе, друг к другу. В этой сероводородной атмосфере долго жить нельзя.

Наши дни

С самого утра Надя Метеля ждала ответсека Милу Сергеевну. Все вчерашние газетные материалы были вычитаны, и, как всегда, без казуса не обошлось. Никак не хотят журналисты полюбить русский язык, да ладно полюбить — знать. Вот куда это годится — очерк о ветеране получился хороший, но что делать с таким журналистским утверждением: «Еще при жизни он поражал своим удивительным долголетием». Песня, да и только! Если бы Метеля не была серьезным человеком, она бы хохотала над каждым журналистским текстом, а так приходилось разбираться.

— Вадик! Это что ты имел в виду? — она обратилась к автору Вадиму Тимофееву. — Ты хоть сам понял, что написал?

— Надежда! Что ты цепляешься?! Я человек талантливый, непредсказуемый, мог где-то и ошибиться. Наверное, слово «ветеран» через два «и» написал. Прости убогого! На то ты у нас и цензор нравов и текстов, только на тебя надежда!

Ругаться на Тимофеева, а тем более обижаться было совершенно невозможно. Метеля решила, что Мила Сергеевна у главреда, где же ей еще быть, и двинулась к кабинету начальства. В приемной было пусто, она подошла к двери и посмотрела в замочную скважину. То, что она при этом услышала, очень ей не понравилось. Заурский разговаривал с Юлей Сорневой, разговор этот был негромкий, и Метеля слышала только обрывки фраз:

— Дом престарелых… Пожар…. Следствие…

Конечно, именно этого она и боялась. Юлька — умненькая девочка, крепкий журналист, и она сейчас будет готовить материал о происшествии в доме престарелых. Надежда знает, на что способна журналист Сорнева, для нее нет пределов в творчестве, она будет «рыть землю», включать фантазию, сопоставлять одни факты с другими, проводить параллели, работать сразу в нескольких плоскостях. Это вам не Вадик Тимофеев, она даже ни одной ошибки не сделает. Плохо, это было очень плохо для Надежды. В хаосе фактов Юлька сразу разглядит тот, что связан с Метелей, а этого допустить никак нельзя. Когда она выходила из приемной, у нее дрожали руки. Ну почему ей так не везет, почему ее опять тянет назад, в прошлое, как раз тогда, когда намечаются перемены в личной жизни?!

Надежду Метелю действительно накрыла «любовная волна». Она совсем недавно завязала интернет-знакомство и погрузилась в него с головой, безрассудно и без оглядки. Ее избранником стал Виктор Праденсон, менеджер из Лондона. Где-то в глубине души она сомневалась, что такой седовласый красавец мог обратить на нее внимание и влюбиться, но тексты его писем завораживали. Она, знающая толк в текстах, читающая десяток газетных статей в день, попала под очарование букв и слов, которые предназначались только ей одной, и в этом была вся суть. Ей не нужно было править здесь ошибки, искать несуразности, она просто отдавалась любовной магии текста, словно ее приворожили. Еще какое-то время назад Метеля и не думала, что можно вот так задыхаться от любви. События в письмах разворачивались стремительно.