Евгения Михайлова - По осколкам разбитого зеркала

Так безобразно, жестоко, лицемерно и по факту лживо начала Катя эту встречу, которая превратила мою жизнь в пепелище. Они сели в кресла. Какое-то время шла беседа двух малознакомых женщин, которые изо всех сил пытаются скрыть главное: жгучую неприязнь друг к другу. Их разговор, бессмысленный, бестолковый, безрезультатный, терзал меня, как лезвие ножа. Я уже хотел выключить запись, удалить видео, разбить камеру, все выбросить в мусорное ведро и забыть о катастрофе по имени Катя. Мысль о близости с существом, способным на такой поступок, приводила меня в содрогание. Но не успел. Тут-то и началось самое главное.

Каких-то минут хватило, чтобы обе женщины утратили достоинство и человеческий облик. Я с недоумением и ужасом смотрел на их искаженные ненавистью лица, слышал грубые слова, ругательства, взаимные оскорбления. Они перешли на «ты», обе вскочили с мест, лица покрылись красными пятнами, в глазах дикая злоба.

– Мой муж тебя уполномочил – так ему помогать? – начала сдавленным голосом Света, явно подавляя гнев. И тут же сорвалась почти на крик: – На свете не осталось бы ни одной семьи, если бы каждая шлюха имела наглость врываться в семейные дома, рассказывала басни о великой любви и обливала грязью чужих мужей. Мой муж – уважаемый человек, известный хирург, порядочный и чистоплотный мужчина. Не знаю, где и как он наткнулся на такую дешевку, как ты, но надежд не давал, это точно.

Нечеловеческий визг Кати оглушил меня.

– Шлюха?! Дешевка?! – вопила она. – Да ты на себя посмотри! Потасканная курица, домашняя наседка, иждивенка. Конечно, ты впилась всеми когтями в человека, который страшным трудом зарабатывает на твою никчемную жизнь. Как ты можешь его отпустить… Я смотрю на твой хищный нос крючком, на алчные когтистые пальцы и понимаю, что ты собираешься держать его, даже если будешь знать, что он умирает от любви к другой и отвращения к тебе. О, я знаю эту еврейскую хватку. Даже если бы не почитала о тебе, Светлана Медальсон, сразу бы поняла, что ты худший образец алчной еврейки.

Такого потрясения, такого жгучего и бессильного гнева я еще не испытывал в жизни. Я спал с нацисткой, антисемиткой? Можно простить себя за случайную связь с хамкой, базарной торговкой. Но это! Как я мог не понять, не заметить? Как я вообще мог? Как что-то шевельнулось в душе и теле? Если бы это было не видео, если бы Катя стояла передо мной, я бы в первый раз в жизни ударил женщину. И окончательным, убийственным аккордом стал последний кадр видео. На пороге комнаты появилась Лера. Девочка смотрела на безобразную сцену, слушала страшные слова. Я видел расширенные, испуганные глаза моей девочки, ее дрожащие губы – мое сердце разлетелось в клочья.

Печальна не та повесть, в которой два любящих сердца прекращают биться в один миг. То идеальный финал роковой любви. Печально, когда два взрослых человека, заблудившиеся на короткое время в темных зарослях случайной страсти, выходят на открытое пространство не просто чужими людьми. Они выходят врагами.

Егор, получив критическую порцию открытий, последовавших за его милой влюбленностью для вдохновения, но никак не для жизненных перемен, не бросился объясняться с Катей. Ему нужно было время, чтобы справиться с собой. То, что он испытывал, было ненавистью и отвращением. В таком состоянии нельзя вступать в контакт с женщиной, с которой недавно лежал в одной, пусть и чужой постели. Она не виновата в том, что заблуждалась относительно его чувств. Она даже не виновата в том, что такая. Никто не виноват в его слепоте и глупости. Приговор этим нелепым отношениям нужно вынести спокойно и решительно. А у него дрожали руки, колотилось сердце, мешала смотреть резь в глазах. Она появлялась, когда он вспоминал Леру на пороге комнаты, где разыгрывалась самая чудовищная сцена, которую он видел в своей жизни. А допустить, чтобы такое увидела девочка… Егор не прощал этого и Светлане. Она мать, должна была предвидеть, как-то обезопасить. Завалить шкафом эту проклятую дверь, вытолкать Катю, как только из ее рта полилась грязная брань, окаменеть и молчать самой. Но как он может ей предъявить претензии в такой ситуации. Он же предатель, преступник. А тот факт, что Лера получила этот страшный стресс, для Светы самый главный аргумент против него.

Егор впервые за все время работы отменил операции на ближайшие три дня, сославшись на болезнь. Он провел эти дни с дочкой. Позвонил в ее школу, сказал, что у нее легкая простуда, которую они вылечат дома. Они много гуляли, ходили в кино, ели мороженое. О том, что произошло, Егор сказал дочери коротко: