Евгения Михайлова - По осколкам разбитого зеркала

Наступило воскресенье. Было позднее утро. Я лежал, не спал – не жил. Неохота было шевельнуться. И тут позвонил Сергей.

– Разбудил, судя по голосу? Вставай, плесни в глаза холодной воды, выпей крепкого кофе. Короче, верни мозги в боевую готовность. Я еду. Буду через час.

До конца дней мне не стереть из памяти это утро. Сидел я вдвоем с нормальным, симпатичным мужиком. Он говорил спокойным голосом, смотрел яркими голубыми глазами и даже улыбался иногда. А я был погружен в такой крутой триллер, какой видел только в кино. Но тут речь шла о моем непутевом друге Валере, о несчастной приме Птичке, которую мне было так жалко. Речь обо мне, о целом куске моей жизни, после которого уже ничего не будет по-старому.

– Начну с плохого, – начал Сергей. – Валерий Корецкий собирается сделать признание в убийстве. Я долго с ним бился, прежде чем понял. Этот дурень уверен, что Птичку заказала его жена. Вроде бы она ему что-то подобное сказала. Я уточнил у нее, она сказала то, что думала: «Так должно было кончиться. Это справедливо». Его предположение нелепо, а идея искупить по тюрьмам свой грех безвкусна. Он точно потомок того самого классика? Надо перечитать. Мне он в школе нравился, но могли быть завиральные идеи. Тогда это было модно.

– Черт. Ты сказал ему, чтобы он не лез со своими идеями и подозрениями?

– Доступно. На пальцах. Совет, точнее, жестокое приказание одно: заткнуться совсем. Статья 51 Конституции РФ – подозреваемый имеет право хранить молчание и не свидетельствовать против себя. Он понял вроде.

– И что ты решил?

– Я решил и это сделал. Искал мотивы, вышел на преступника.

Перескажу коротко своими словами. Серега стал узнавать, кому после Птички останется ее квартира. Узнал, что дальняя деревенская родственница, которая там с ней поселилась, после смерти ее матери стала ругаться с Птичкой, требовала, чтобы та оформила совместную собственность. Вроде хотела еще кого-то из деревни притащить. Птичка, как водится, орала так, что все соседи были в курсе. Она не хотела жить в колхозе. Сережа порыл в направлении связей этой тетки, ничего не нашел. Но от нее самой узнал, что они с Таней никак не могли выписать ее мужа. Более того, она рассказала, что этот Гриша Марков женился и стал требовать от Птички, чтобы она прописала его жену. В общем, такие обычные советско-коммунальные дрязги по квартирному вопросу, который, как известно, подкосил голытьбу. И никто бы в этом не разобрался, если бы не Серега. Они с программистом подобрали все же номер той машины, которая остановилась рядом с девушкой, похожей на Птичку. Это было такси частной фирмы. В тот день на машине работал Григорий Марков, который и взял вызов на Измайловское шоссе. Взял, но ко времени не приехал. Клиент ждал час, пришлось ему посылать другого водилу.

А дальше все как в настоящем детективе. Они проследили путь такси. Убедились, что Марков ждал Валеру с Птичкой у забора соседнего дома, там работала видеокамера. Он поехал за ними. Видел, как Птичка выскочила и побежала вперед. Остановился. Потом говорил уже он, когда ему все предъявили. Сказал, что просто предложил ее подвезти, поговорить о регистрации жены. Ну типа поссорились, состояние аффекта, ударил по лицу, испугался. Заехал в парк и ударил ножом просто из страха, чтобы она на него не заявила.

Но Серега готов помочь следствию доказать умысел. Марков не просто хотел убить Птичку из-за квартиры, но и придумал, как при этом подставить Валеру. Потому и ждал их после свидания. Ее одну он мог встретить где и когда угодно. Но он выбрал момент ссоры любовников. У него был кляп и острый нож для разделки мяса. Их он зарыл в ближайшем овраге.

Такая дикая, банальная, тупая история. Она никогда бы не пришла в благородную голову потомка, мецената и драматурга Валеры Корецкого.

Я приехал за ним к СИЗО. Привез сначала к себе. Поставил на стол шампанское, вино и бутылку водки.

– За свободу, Валера, – сказал.

Протянул ему бокал с шампанским.

– Спасибо, – вежливо ответил он. – Только я возьму водку. И прежде всего скажу тебе слова о своей безмерной благодарности. В мой самый тяжкий час у меня оказался один настоящий друг. И за свободу выпью. Знаешь, как на поминках, не чокаясь. Потому что в моем случае это свобода не только от тюрьмы. Но и от любви. От моего сложного, трагического, великого счастья.

А потом я сидел и печально смотрел, как плачет совсем уже седой лев Валера. Вся его благородная голова была мокрой от слез. Я видел крайнее отчаяние, тоску, которую никогда не унять. Что я мог… Я просто потряс его за плечи, вытер лицо платком и сказал: