Евгения Михайлова - По осколкам разбитого зеркала

Он смотрел, как Оля укладывает в яркий маленький рюкзачок чистые детские трусики и маечки, влажные салфетки, книжку с картинками, настольную игру, коробочку с детским печеньем и бутылочку с соком.

– Никогда не встречал такого обучаемого человека, как одна стукнутая жизнью чайлдфри, – задумчиво произнес он в потолок.

Зарина позвонила из такси. Оля вывела малыша с рюкзачком за спиной. Мать сдержанно его обняла. Дед придирчиво осмотрел со всех сторон. Данияр протянул Зарине ручку и пошел к машине, не оглядываясь. Оля, застыв, смотрела, как его усадили на заднее сиденье у окна. Тут он увидел Олю и, кажется, только сейчас понял, что она остается. Его черные глаза растеклись за стеклом, как растопленная смола, Оля увидела сломанный в плаче ротик, быстро сказала Сергею:

– Ну слава богу, я отстрелялась. Спасибо огромное. Побегу, мне должны звонить. Позвони, пожалуйста, когда улетят.

Никто и никогда не узнает, отчего так отчаянно прорыдала одна холодная и замкнутая чайлдфри весь день и всю ночь. Она и сама не знала. Переутомилась, наверное.

Через год Оля сидела за компьютером в своей квартире. С того вечера, когда она принесла в дом замоченную в рассоле двухтысячную купюру, в ее хозяйстве не появилось ни крючка, ни лишней ложки. Никаких разложенных на столе сумм для поставщиков, курьеров и мастеров. Когда вылезла из того неожиданного расхода, связанного со своим «разоблачением», разобралась с запущенной работой, сделала первое открытие. У нее есть все, что ей нужно для жизни. Стол, компьютер, ванная, туалет и кровать с тумбочкой и настольной лампочкой. Да, и походная плитка на кухне. Она сделала все, чтобы найти дополнительный заработок и не все деньги отдавать в погашение кредита. Ей даже посоветовали такую самоубийственную, безразмерную и безрезультатную работу, как доведение самодеятельных рукописей до профессиональных требований издателей. К счастью, никто из клиентов не был слишком озабочен результатом, собственно изданием. Это были закаленные «чайники», которые привыкли к вечным отказам, научились объяснять их завистью к их талантам. И вообще их интересовал процесс, а не результат.

О том, что произошло год назад, Оля не вспоминала. Так ей казалось. Но в ней постоянным сумрачным и тревожным фоном оставались следы того потрясения. Ее выход из своего замкнутого пространства, своего обжитого кусочка в открытый мир. Она тогда устояла, но вернулась другой. Более уверенной, менее категоричной и готовой скорее к лишениям и потерям, чем к приобретениям.

В это утро она подумала, что дороже всего на свете покой. По крайней мере, для человека ее склада. И тут позвонила Зарина. Голос звучал близко, совсем рядом.

– Здравствуй, Оля. Это Зарина. Мы в Москве. Едем из аэропорта домой. Если ты дома, заедем. Мы тебе дыню привезли. Она очень большая, двадцать пять килограммов. Втащим и поедем домой.

Оля ничего не поняла. Кто «мы»? Куда «домой»? Как они втащат двадцать пять килограммов? И что ей делать с такой бомбой? Она смахнула со своего стола пыль и встала ждать у двери.

Они вошли. Связанная веревками фантастическая дыня улеглась в угол кухни. Зарина была очень хорошо одета, подкрашена. Рядом с ней стоял русоволосый молодой человек, который показался Оле знакомым.

– Мы виделись, – улыбнулся он. – Капитан Васильев, следователь по делу Зарины.

– Мы поженились месяц назад, – объяснила Зарина. – У Игоря квартира не очень далеко отсюда. Будем москвичами. Данияр, поздоровайся с тетей Олей. Помнишь ее?

Она подтолкнула подросшего Данияра, который застенчиво прятался за ее спиной. Он сделал шаг, протянул ручку. Сказал:

– Привет.

– Привет, дорогой, – легко произнесла Оля. – Помнишь, как мы с тобой снимали кино?

– Да, – кивнул он. – Я приехал к тебе, Оля. Я ждал тебя.

Когда они ушли, Оля опустилась на пол, рядом с дыней, обняла ее и подышала нежным и томным ароматом. Нелепый она человек. Не умеет переносить ни беды, ни сюрпризы. Слово «радость» она даже про себя не произносит. Она просто чувствует, как ее мир опять покачнулся. От толчка ДА и НЕТ подпрыгнули и двинулись друг к другу, стремясь к слиянию. И это стало главным открытием Оли: невозможно войти в следующую минуту, не потеряв прошлое и не открыв душу будущему. Каким оно станет – бог весть.

Воскресное утро. В спальне полумрак от плотных сдвинутых штор. Звонит телефон на тумбочке. Электронные часы, издевательски усмехаясь, сверкают цифрами – восемь тридцать. Лена точно знает, чье имя высветилось у нее на дисплее смартфона. Это может быть только он. Лена все же смотрит, разжигая в себе задремавшую на время ярость, сбрасывает звонок и шепчет: «Убить Захара». Под тяжелыми веками горят усталые глаза. Она легла спать в шесть утра. Обычное для нее время. Не прихоть, не бессонница, не случайность, это ее жестокий график работы, которую не уложить в разумное время. Это знают все знакомые. Знает и Захар. Просто он – человек, для которого все, что связано с другими людьми, не имеет ни малейшего значения. Для Захара есть только он и его сумасшедшие, маниакальные идеи. Он существует как их носитель и только. Но при чем тут Лена? Ни при чем. Она, как и какое-то количество других несчастных, просто попала под каток чудовищного внимания существа, не выносимого ни по одному параметру. Лена пытается покрепче закрыть глаза, но под веки заползает изображение Захара. Лысая голова, треугольные уши и глаза осьминога – холодные и беспощадные. Она слышит вкрадчивый, липкий, навязчивый голос. Это стало ее фобией, омерзительным фоном ее обычных, наполненных серьезным содержанием дней.