Хорхе Молист - Возвращение катаров

Гостиная была слабо освещена огнем камина и настольными лампами. Сначала Хайме показалось, что в просторном салоне никого нет.

Затем он увидел одежду, разбросанную по полу, диванам и креслам. Женские туфли. Блузка. Лифчик, трусики. И мужские брюки!

Он поискал взглядом и увидел на канапе две обнаженные фигуры, слабо освещенные лампами. Они занимались любовью!

Он оцепенел от изумления: этого он ожидал меньше всего. Парочка еще не заметила их присутствия, а Хайме не мог видеть их лиц с того места, где находился. У мужчины была темная шевелюра, у женщины — светлые волосы. Он почувствовал, как будто стальной кулак сжимал ему внутренности. Мужчина входил в женщину медленно и ритмично, шумно дыша от вожделения. Хайме показался себе смешным с пистолетом наперевес, опустил руку, и в этот момент сработала сигнализация. Это был низкий жужжащий звук, слышный только внутри дома.

Прошло всего несколько секунд, но Хайме они показались часами. Мужчина легко приподнялся и повернулся к двери, его глаза встретились с глазами Хайме. Это был Кеплер! «Боже, только не то, чего я боюсь! Нет! Пожалуйста, нет, только бы это была не она!»

Женщина откинула назад голову, тоже глядя на дверь, и Хайме увидел глаза, которые так любил. Карен! Ее и его взгляды пересеклись на мгновение, которое показалось Хайме вечностью в аду.

Карен столкнула Кевина с себя и свернулась в комок на диване, повернувшись к ним спиной. Огонь камина и лампы золотили ее волосы, подчеркивали белизну ее кожи, округлость ягодиц и бедер. Хайме чувствовал, что мир вокруг него рухнул. Кевин продолжал стоять и смотреть на них, абсолютно голый, с неприлично возбужденным членом. Он не сделал никакого движения, чтобы прикрыться одеждой, разбросанной по полу.

— Хайме, как не вовремя. Мы тебя не ждали. — Его голос звучал высокомерно, по лицу расплылась самодовольная улыбка триумфатора.

Хайме словно онемел. В какой-то момент ему пришло в голову попросить прощения за вторжение. Он моментально ее отверг. Этот мужчина, который сейчас смотрел на него с циничной улыбкой, ограбил его. Он крал у него то, что Хайме любил больше всего на свете. Он отнимал у него Карен, а вместе с ней — его надежды, его будущее, его новую жизнь. Кровь прилила к голове. Он стоял перед Хайме, этот мерзавец, со своим отвратительным возбужденным членом, блестящим в свете ламп, как будто выставленный напоказ трофей.

— Спасибо, что пришел, — продолжал Кевин в тишине, — но на сегодня работа закончена, и все уже ушли. Если тебе не сложно, приходи завтра, сейчас ты нам мешаешь.

— Сукин сын! — крик вырвался у Хайме из самого сердца. Как он смеет говорить с ним таким тоном? Ненависть заставила кипеть его кровь, правая рука с пистолетом медленно поднялась до уровня лица Кевина. Самодовольное выражение лица Кеплера немного слиняло, но не исчезло.

Хайме был абсолютно уверен, что выстрелит. Но не сразу. Кое-что в сопернике он ненавидел еще больше, чем эту спесивую улыбку победителя. Он прицелился в мужское достоинство Кеплера и испытал грустное злорадство, увидев, как член Кеплера начал опускаться. Ему хотелось, чтобы Кеплер, прежде чем получит пулю, почувствовал страх, сильный страх. Чтобы ему было больно, очень больно. Так же, как ему, Хайме, больно оттого, что разрывается сердце.

— Хайме, оставь его, — услышал он, будто издалека, голос Рикардо. — Не стреляй в него. Если убьешь, тебе дадут пожизненное.

«Какая разница? — подумал Хайме, — я уже умер».

И выстрелил.

— Мы, американцы, много верим в Бога, мало в людей и совсем не верим в государство. — Дэвис любовался золотистыми и янтарными бликами, которыми играл в пламени камина хрустальный бокал с выдержанным виски.

Гутьеррес развалился в кресле, отпил виски и стал молча ждать продолжения, с интересом глядя на Дэвиса. Маленький, сморщенный, утонувший в глубоком кожаном кресле старик демонстрировал ум острый, как бритва, и живой, как язык хамелеона. Гас любил такие посиделки, где каждый их них скрашивал одиночество другого. Он посмотрел на шкафы из черного и красного дерева, полные книг, и приготовился насладиться моментом в сочетании с прекрасным виски. Он знал, что Дэвис не нуждается в его комментариях, просто размышляет вслух, и поэтому хранил молчание.

— Почти девяносто процентов американцев верят в Бога, и около семидесяти пяти процентов из нас убеждены, что правительство — шайка прохвостов и обманщиков. Напротив, в Европе почти не верят в Бога и доверяют правительству. Они ждут, что оно решит все их проблемы. Конечно, после того как рухнули коммунистические режимы, что погрузило верящих в нищету, миллионы оказались обманутыми, и духовность, необходимость верить в Бога, стремительно выросла.