Елена Арсеньева - Тайна Зинаиды Серебряковой

Прямо напротив ее глаз оказалось Костин портрет: черно-белый эмалевый овал. Русые, сильно поредевшие волосы, равнодушные глаза под набрякшими веками. «А я его таким не помню, — со странным раскаянием подумал Струмилин. — Сколько мы не виделись? Два года? Да, два года. Поэтому я и Соню не знал. Да уж, такую-то — век бы не знать!»

И тени не осталось от мгновенной вспышки восторга, охватившего его при первом взгляде на эту женщину. Струмилин не был ханжой, вот уж нет, никогда не был, он понимал, что в жизни всякое может случиться, от измены — как от сумы и от тюрьмы! — не стоит зарекаться, однако в теории все легко и просто, а видеть это белое тело, сплетенное с черным…

Струмилин перевел дыхание и почти безучастно смотрел, как Соня встала с плиты, всхлипывая, вывалилась в калитку, чудом не зацепившись за острия оградки своим развевающимся жакетиком, и побрела прочь, натыкаясь на все заборы. Она тащилась еле-еле, и чем дальше удалялась, тем больше становилась похожей на подбитую черно-серую птицу.

Наконец она свернула на тропинку, ведущую к большой дороге, и скрылась из глаз.

Сразу стало легче. Струмилин собрал с травы и со стола фотографии, стараясь складывать их картинками внутрь, чтобы ничего больше не увидеть, но то и дело бросались в глаза сплетенные, разноцветные руки и ноги, это лицо, эти волосы… Однако теперь он был спокоен, как лед. И голос его был ледяным, когда Струмилин произнес:

— Ты был совершенно прав, Валера. Эта баба просто недостойна жить.

— Выходим и не рыпаемся, — сладким голосом сказал Рыжий, подавая руку. Он стоял у открытой дверцы, а внутри машины каждое Лидино движение страховал пистолетом Серый. Она их так и называла про себя, этих разбойничков: по преобладанию оттенков. Надо же их было как-то обозначить, в конце концов!

— Сонечка, ни звука! — Рыжий сделал резкое движение, и из длинного рукава джинсовой рубахи в ладонь скользнуло узкое, длинное лезвие ножа. — Если до смерти не убью, то порежу крепко, не посмотрю на твою красоту. У нас ведь сегодня — последний шанс, если ты в курсе дела.

— Нет, — честно призналась Лида, на деревянных ногах тащась рядом с Рыжим, накрепко вцепившимся в нее. — Я не в курсе никакого дела. Я не знаю ни о каком тайнике!

— Тихо! — наступая на пятки, зашипел сзади Серый, ткнув ее пистолетом в спину.

Словно неживая, словно во сне, Лида потащилась под ручку с Рыжим к подъезду, надеясь, что попадется же навстречу им какой-нибудь сосед Евгения, которому это шествие покажется подозрительным, и он поднимет тревогу. Хотя, если Соня ни от кого не скрывает своих отношений с этим типом, почему ее явление в его доме должно у кого-то вызвать подозрения? Правда, она пришла не одна, а в компании двух мужиков, и произошло это непосредственно после отъезда любовника, — ну, опять-таки, и что?

Похоже, в сестрицы Лиде досталась порядочная оторва. Нет ничего странного, что ее муж покончил с собой. Лида даже удивилась бы, если бы этого не произошло!

Площадка первого этажа оказалась пуста. Никто не помешал Лидиным спутникам нажать на кнопочку лифта (он открылся тотчас, словно тоже был в деле и терпеливо поджидал грабителей), войти в него, предварительно втолкнув жертву, и отправиться на четвертый этаж.

Лиду тотчас задвинули в угол, Серый устроился у двери, а Рыжий стал рядом с девушкой, расставив руки, словно она могла внезапно выскользнуть на ходу из закрытого лифта — и убежать. А может быть, ему просто нравилось стоять так, наваливаясь на Лиду при каждом содрогании лифта. Глаза его скользили от ее испуганных глаз к декольте, и улыбочка была при этом такая, что у Лиды похолодела спина. Похоже было, он думал, что ей нравятся такие вот откровенные касания и похотливые взгляды, а она находила все это отвратительным! Эти мужские штучки, вернее, штучки безмозглых самцов, они рассчитаны только на таких же примитивных самок, какой, судя по всему, оказалась Соня! А Лида не находит никакого удовольствия в близости с мужчиной, даже если это — просто стояние рядом в тесном лифте. Она совсем не такая, как ее сестра!

И вдруг к ее оцепенелому сознанию пробилась спасительная мысль, от которой Лиде мгновенно стало лучше. Да ведь в том-то и дело, что она — не такая, как сестра! Она — вообще не своя сестра! Не Соня! Так какого же черта она молчит и тащится, словно овца на заклание?!

— Вы что, думаете… — начала было Лида, с трудом заставив повиноваться пересохшее горло, но закончить не удалось: лифт остановился, и Рыжий снова угрожающе махнул рукавом, как та Василиса Прекрасная на царской пирушке. Никаких лебедей и озер из рукава, разумеется, не явилось — высунулся тот же нож, и Лида благоразумно решила оставить срывание всех и всяческих масок на потом.