Наталья Александрова - Восемь обезьян

По-видимому, рассуждения Надежды Николаевны не слишком убедили Алену. Больше на нее повлиял энтузиазм собеседницы. Тем не менее она сказала:

— Ну, даже если мы сузим этот круг до какой-нибудь одной области, это все равно слишком много. В этой области может жить несколько миллионов человек. Отыскать иголку в стоге сена и то легче…

— С чего-то же надо начинать! Само собой, расследовать преступление трехлетней давности гораздо сложнее, чем вчерашнее, — все следы уже остыли, свидетели все давно забыли, да и самих свидетелей может не быть — как говорил классик, иных уж нет, а те далече. Но тебе поручили это дело — значит, нужно работать. Конечно, то, что рассказала нам Полина Самсоновна, не слишком много, но это все, что у нас есть, и с этого уже можно начать.

Алена выслушала Надежду с показаным смирением, а потом сказала:

— Спасибо, Надежда Николаевна, вы все так хорошо объяснили, мне все стало ясно.

Надежда хотела обидеться, но потом рассмеялась.

— И то верно, что это я занудничаю? Но вообще, это тебе за помаду. И с моим делом яснее стало. Полина Самсоновна подтвердила, что подарила своим родственникам керамическую обезьянку. И обезьянка эта где-то у нее в квартире находится. Пока еще тот тип, фальшивый Горохов, до нее не добрался.

— Почему вы так думаете?

— Потому что ничего такого особенного с клиенткой вашей не случилось. В квартиру не залезли, сумку не вырвали, ключи она не теряла и так далее (тьфу-тьфу, чтобы не сглазить). В противном случае она бы к вам не пришла, у нее, знаешь ли, все по порядку. Похоронила тетку, ознакомилась с завещанием, прибралась в квартире, а потом только в агентство к вам явилась, теткину последнюю волю исполнять. Одежду вон новую купила еще…

— Ужас какой! — Алена поежилась, вспомнив про розовое пальто Полины.

— И вот я думаю, — продолжала Надежда, — это совпадение или нет, что два наших дела связаны оказались?

— Конечно, совпадение, — фыркнула Алена и отвела глаза.

Но Надежда Николаевна, как уже говорилось, была женщиной наблюдательной, поэтому она успела заметить в глазах своей собеседницы некоторое пренебрежение. Дескать, какое там у тебя дело, подумаешь — обезьяны керамические. Вот у нее, Алены, дело настоящее — убийство, ограбление. А тут…

«Это мы еще посмотрим, — подумала Надежда, — не нравятся мне эти совпадения».

Жизнь приучила Надежду не верить в совпадения. Бывает, конечно, но редко и не в этом случае. Тут вообще все мутно и неясно, а главное — осталось всего две обезьяны, а она, Надежда, понятия не имеет, в чем тут дело, что ищет тот тип. И самое главное, она не знает, чего от него ждать. Вот за какой обезьяной он сейчас охотится? За этой, которая у Полины Огурцовой, или за другой?

Подумав немного, Надежда Николаевна решила, что поможет Алене расследовать это дело, все равно ведь не узнает она фамилию владельца другого номера.

— Хорошо бы соседей поспрашивать, может, кто эту Паню вспомнит? — заговорила она. — Фигурировала в этом деле соседка, а они, знаешь, какие любопытные? Только мне туда идти никак нельзя, чтобы тебя не подводить…

— Съезжу туда, и так начальник велел во дворе поболтаться на всякий случай, — кивнула Алена.

Тут Надежда взглянула на часы и охнула.

— Батюшки, как время-то летит, у меня же суп недоварен!

— Какой еще суп? — Алена вытаращила глаза.

— Рассольник, — на бегу объяснила Надежда, — с индейкой. Ой, сметаны еще купить по дороге…

Несуразный тип в поношенной шинели и в мятом, с поломанным козырьком картузе шел по пустынной Садовой улице. В нем можно было признать спившегося чиновника или разорившегося мелкопоместного дворянина. Шел он ссутулившись, спрятав лицо за поднятым воротником шинели, как будто желая отгородиться от окружающего негостеприимного мира.

С каждым шагом одинокого прохожего Садовая улица меняла свое лицо и характер. Позади него остались угрюмые дома из красного кирпича, опасные, мрачные кварталы, прилегающие к Сенной площади, кварталы, обитатели которых могут прирезать за грош и даже задаром. Впереди сверкали яркие огни Невского проспекта, дома по сторонам улицы становились все богаче и представительнее. И с каждым шагом прохожий становился все увереннее, плечи его распрямлялись, походка делалась тверже и решительнее.

До Невского оставалось всего несколько кварталов, как вдруг из последней темной подворотни выскользнул мальчуган в лохмотьях, в шапке-треухе, сбитой на одну сторону. Встав прямо на пути одинокого прохожего, он выставил вперед замызганную ладошку и тонким, визгливым голосом проговорил: