Себастьян Жапризо - Любимец женщин

Я его спросила:

- А что ты будешь мастерить потом?

- Если хватит времени, наверно, сампан, на котором мы жили с Малюткой Лю. Или сооружу одно плавучее средство, оно, правда, не очень изящное, и потом, все тут же догадаются, как я смылся отсюда в первый раз.

- А мне ты не хочешь об этом рассказать?

- Нет, а то тебя обвинят в сообщничестве.

- Ты ведь знаешь, я умею хранить тайны.

- Когда их не знаешь, жить проще и спокойнее.

Он так и не раскололся. Не сказал он и о том, как думает убежать сейчас. Ради моего удовольствия и удовольствия любить меня два часа в неделю он решил подождать до оглашения приговора, вот и все.

- Даже если мне скостят срок до трех лет, я убегу.

И его поцелуи отдавали тогда водкой и приключениями.

Суд по техническим причинам, которые я теперь не припомню, отложили на десять дней. Председатель суда Поммери сообщил мне эту приятную новость по телефону, предваряя ею плохую: он прочел "жизненные истории", которые я ему передала, его даже позабавили некоторые фру-фружеские и йокотинские пассажи, но в моих собственных интересах и в интересах моих корреспонденток приобщать эти показания к делу, по его мнению, не следовало.

- Разумеется, - добавил он, - если вы из прихоти станете настаивать и, завизировав каждую страницу, письменно потребуете приобщить их к делу, тогда что ж. Но большого толку от них не будет, а по крайней мере четырех из этих женщин, уже давших показания, обвинят в лжесвидетельстве, что же до Дженнифер Маккины, ею в первую очередь должно заинтересоваться американское правосудие.

Я впала в уныние. Это было вечером в понедельник. Всю ночь я не сомкнула глаз. Кристоф без особого восторга отнесся к моей затее построить защиту на признаниях его бывших любовниц - по разным причинам, но не последнюю роль сыграло и то, что мои посещения могли проходить куда более приятно. По правде сказать, тут я была с ним согласна.

На следующий день я принесла Кристофу полтораста страниц свидетельских показаний и передала их ему в присутствии Красавчика, призвав на его голову все громы и молнии, если за два дня, которые они будут у заключенного, Красавчик посмеет в них заглянуть. Кроме того, я вручила этой липкой крысе пятьсот франков - он, однако, заметил, что у него, как у всех, два глаза, и мне пришлось добавить еще пятьсот.

- Слеп, глух, нем - вот мой девиз, - сказал он, засовывая их в карман.

Когда мы остались с Кристофом вдвоем, он растянулся на кровати и занялся рассказом Эммы. Даже не заметил, что я раздеваюсь. Я просидела с ним битых полчаса. Несколько раз раздавался его смех. Кристоф положил голову мне на ноги, чтобы удобнее было читать. Машинально он запустил ласковые пальцы - стыдливость не позволяет мне сказать куда. Вдруг он помрачнел, собрал листки и заявил:

- Ты не должна это никому показывать, я запрещаю! Я и так причинил этой женщине достаточно зла.

Уходя, я все же оставила ему шесть других свидетельских показаний.

Я вернулась в Сен-Жюльен. У меня руки опускались, хотя это не в моем характере. Не хватало сил и веры даже поставить свечку в деревенской церквушке, как когда-то сделала Белинда. Но как раз в этот вечер произошло чудо - и чудо немалое.

Когда я вошла в новехонький холл "Великого Ришелье" с единственным желанием принять ванну и залечь в постель, ко мне приблизился один из служащих отеля. Он явно испытывал большое облегчение.

- Наконец-то, мадемуазель! Вас в баре ждет женщина - уже несколько часов. Двенадцатую рюмку коньяка приканчивает.

Отдыхающие все еще околачивались на пляже. В углу небольшой пустой залы у опущенных занавесок сидела, печально склонив голову, женщина неопределенного возраста с распущенными волосами. Как сейчас помню, она говорила сама с собой и не перестала, даже когда я подошла к ее столику.

Ее зеленое, искусственного шелка платье выше колен явно сохранилось еще со времен оккупации, и в разрез выглядывал лифчик сомнительной чистоты. Я раньше не встречала этой женщины, но, когда она подняла на меня свой затуманенный взор, когда я поглядела на ее одутловатое лицо, на щеки в красных пятнах, она показалась мне знакомой, чего не могло быть. Не знаю почему, но я сразу догадалась, что это девица из "Червонной дамы", и сердце у меня отчаянно забилось. Я почему-то сразу уверилась, что передо мной Саломея.

- Ты, что ли, адвокат? - пропитым голосом спросила она, отгоняя сигаретный дым. - А я Мишу, Ниночка, если угодно. Приятельница Жоржетты - Длинной Жирафы. Приземлись, а то свет застишь.