Дж. Делейни: Предшественница

Все, что от нее осталось.

Я подвела вас обоих .

Я опускаюсь на колени, положив руки на живот, и даю волю слезам.

15. Ваша дочь попала в беду на море. Спеша ей на помощь, вы понимаете, что кроме нее в таком же положении оказалось около десятка детей. Вы можете либо немедленно спасти свою дочь, либо отправиться за помощью для остальных, но на это уйдет время. Как вы поступите?

☉ Спасете своего ребенка

☉ Спасете десять других детей

Я не знаю, сколько времени плачу. Но когда перестаю, запаха дыма по-прежнему нет. Только едкая вонь жидкости для розжига.

Я думаю о Саймоне, который где-то подо мной тоже жалеет себя. О его жалобных причитаниях.

И я думаю: нет .

Я – не Эмма Мэтьюз, неорганизованная и уязвимая. Я мать, которая похоронила одного ребенка и носит в себе другого.

Было бы так просто остаться здесь и тешиться сладостным бездействием скорби. Лечь и ждать, пока дым просочится сквозь перекрытия, окутает меня и задушит.

Но я этого не делаю. Какой-то первобытный инстинкт заставляет меня вскочить на ноги. Опомниться не успеваю, как спускаюсь обратно в чулан. Тихонько убираю от двери метлы и швабры.

Ожерелье по-прежнему у меня в кармане. Я достаю его, разрываю нити и ссыпаю жемчуг в левую ладонь.

Осторожно открываю дверь.

Дом один по Фолгейт-стрит неузнаваем. Стены изукрашены граффити. Подушки разодраны. Пол усыпан осколками посуды. На окнах – нечто вроде кровавых разводов. Вместе с запахом жидкости для розжига я слышу запах газа из плиты.

Словно из ниоткуда, он появляется под лестницей.

– Джейн. Как я рад.

– Я могу стать ею ради тебя. – Я не продумывала этого, ни в коей мере, но теперь мне очевидно, что я должна говорить, и слова вылетают у меня изо рта без запинки и дрожи. – Эммой. Милой Эммой, которую ты любил. Я стану ею ради тебя, а потом ты нас отпустишь. Правда?

Он смотрит на меня, не отвечая.

Я пытаюсь вообразить, как говорила бы Эмма, интонации, с которыми мог бы звучать ее голос. – Ого, – говорю я, оглядываясь, – да ты тут все разворотил, малыш. Ты, наверное, очень меня любишь, Сай, раз такое устроил. Я и не думала, что ты такой страстный.

В его взгляде подозрение борется с чем-то другим. Радостью? Любовью? Я кладу руку на живот.

– Саймон, я должна тебе кое-что сказать. Ты будешь папой. Круто?

Он вздрагивает. Мелкий ублюдок ублюдка .

– Пойдем приляжем, Сай, – быстро говорю я, чувствуя, что перегнула палку. – Всего на пару минут. Я разомну спинку тебе, а ты – мне. Очень мило будет. Пообнимаемся – мило будет.

– Мило, – повторяет он, поднимаясь ко мне по ступеням. Голос у него хриплый. – Да.

– Примешь душ?

Он кивает, потом его взгляд затвердевает: – Ты тоже.

– Я за халатом.

Я медленно иду в спальню, чувствуя, что он провожает меня глазами. Открываю каменный шкаф, снимаю с вешалки халат.

Слышу шум воды. Он, наверное, включил душ. Но, обернувшись, я вижу, что он стоит на прежнем месте, не сводя с меня взгляда.

– Не могу, Эм, – вдруг говорит он.

На секунду мне кажется, что он имеет в виду этот спектакль. – Чего не можешь, малыш?

– Не могу тебя потерять. Не могу, чтобы ты хотела их, а не меня. – Он говорит странно, нараспев, словно это слова песни, которые крутились у него в голове так долго, что их смысл стерся.

– Но я же хочу тебя, малыш. Больше никого. Идем, покажу.

Вдруг судорожно всхлипнув, он прячет лицо в ладони, и я, пользуясь случаем, бросаюсь мимо него к лестнице, коварной лестнице, где погибла Эмма. На верхней ступени я едва не падаю, потеряв равновесие из-за своего тяжелого живота, но упираюсь рукой в стену и удерживаюсь, твердо стою босыми ногами на знакомой плите. Со свирепым рыком он кидается за мной. Он хватает меня за волосы и дергает на себя. Я швыряю ему в лицо жемчужины. Он едва вздрагивает. Но когда он делает следующий шаг, они оказываются у него под ногами, губительные, как шарикоподшипники, и он дико взмахивает руками, а его ноги разъезжаются в разные стороны. На его лице рисуются удивление и потрясение, а потом он падает, падает в пустоту; это не может длиться дольше мгновения, но кажется столетием. Сначала об пол ударяется его тело, следом, с тошнотворным хрустом, голова. Жемчужины водопадом ссыпаются по ступеням, падают вслед за ним и скачут вокруг его раскоряченного тела. Одно мгновение я уверена, что он жив – его глаза глядят в моем направлении, в них мука, они высматривают меня, как будто хотят удержать, а потом из его затылка натекает лужа крови и взгляд останавливается.